Меньшиков поспешил начать последние указания.
2
27 июня 1941 2. …Наш Черноморский флот совместно с авиацией нанес удар по базе немецких кораблей в Констанце…
(От Советского информбюро)
Бомбардировщики тяжело завывали моторами, неся в своем чреве по тысяче килограммов бомб, а Меньшиков и командиры эскадрилий подвесили по тысяче двести. Собрались северо-западнее аэродрома, над озером, построились звеньями в правый пеленг, и Меньшиков повел своих ведомых к цели. Группа состояла из семнадцати самолетов. Девять из них во главе с командиром полка должны были нанести удар по военным объектам Бухареста и две четверки — по нефтезаводам Констанцы и Сулины.
Высота заметно росла, в кабине становилось прохладнее. Меньшиков отстегнул лямки парашюта и надел меховую куртку, захваченную на всякий случай. А когда стрелка высотомера перевалила за пять тысяч, почувствовалась и нехватка кислорода — голова дремотно затуманилась, в теле появилась слабость.
— Надеть кислородные маски, — приказал членам экипажа Меньшиков по самолетному переговорному устройству. Догадались ли сделать то же ведомые? Связи с ними не было — бомбардировщики шли в режиме радиомолчания, чтобы не дать немцам обнаружить себя. Похоже, догадались: самолеты летели как на параде, строго выдерживая место в строю.
Стрелка высотомера достигла шести тысяч, Меньшиков перевел бомбардировщик в горизонтальный полет и окинул землю взглядом. Под крыльями было уже море, пустынное, без конца и края. Ни одного кораблика, ни лодки. Будто все вымерло. Хотя появление корабля могло вызвать и появление истребителей: немцы выставляли посты ВНОС и в море. Встречаться с истребителями Меньшиков опасался. Может, потому, что видел, как они поджигали наши бомбардировщики, может, потому, что до огня зениток было еще далеко.
Первое звено Меньшикова состояло из наиболее опытных летчиков, прошедших крещение огнем в Финляндии; за них командир беспокоился менее всего. Второе вел капитан Цветов, тоже боевой, обстрелянный пилот. А вот ведомые его, лейтенанты Туманов и Гордецкий не только пороху — плохой погоды не нюхали. На земле вроде бы лихие парни, а какими окажутся в небе, в бою? Третьим шло звено капитана Колесникова с ведомыми старшими лейтенантами Ситным и Холоповым. На недавних летно-тактических учениях все три экипажа снайперски отстрелялись и отбомбились на полигоне. Колесников, как и Меньшиков, службу в авиации начал с авиамеханика, к летному делу относился как к сложной и ответственной работе, требовал от подчиненных пунктуального выполнения своих обязанностей, совершенных знаний и мастерского владения техникой. Две замыкавшие подгруппы (они шли четверками) вел заместитель командира полка по политчасти майор Казаринов, смекалистый, тонко разбирающийся в людях человек. В полку он со дня основания, принимал участие в его формировании и хорошо знал каждого летчика и штурмана; себе в группу он отобрал лучших.
Пошел второй час полета, и, потому что все было спокойно, бомбардировщики по-прежнему строго выдерживали строй, настроение у Меньшикова приподнималось, он обретал все большую уверенность.
* * *
Небо все больше затягивалось перистыми облаками, но они были высоко, и, судя по их ровному, спокойному тону, надеяться на то, что над целью облака станут плотнее и опустятся ниже, не приходилось.
Кислородная маска сильно врезалась в подбородок и давила на переносицу. «Надо после полета ослабить резинки», — подумал Меньшиков и чуть сдвинул маску на другое место. Стало полегче. А спустя немного почувствовал, что мерзнет левая нога. Тоже незадача. Давно следовало заменить унты — мех внутри вытерся, да все жалел, экономил; правда, сверху уж больно хороши — огненно-рыжие, лохматые, пушистые, с белыми разводами. Сам дважды подшивал дратвой, летчики узнали б — засмеяли… Теперь вот приходится расплачиваться за жадность, фасонистость.
— Командир, траверс Змеиного, — доложил штурман.
Траверс Змеиного — начало вражеских владений, и в любую секунду следует ожидать истребителей. Меньшиков напомнил:
— Усилить осмотрительность.
— В секторе три чисто, — первым отозвался начальник связи эскадрильи лейтенант Пикалов, летевший в экипаже за стрелка-радиста.
— В первом секторе чисто, — доложил и штурман.
Второй сектор — передняя верхняя полусфера — командира экипажа. Каждый обязан вести постоянное наблюдение за своим сектором и информировать обо всем замеченном. Такое распределение внимания позволяло своевременно обнаруживать противника и принимать необходимые меры безопасности.
— А как там ведомые? — поинтересовался Меньшиков.
— Топают следом. Как на параде равнение держат. — В голосе Пикалова довольство, словно в этом его заслуга. — Особенно наша группа. Крыло в крыло. Гитлер увидит — сердце в пятки уйдет. — Пикалов обрадовался случаю поговорить — два часа молчал, а в условиях напряженной неизвестности время тянется мучительно долго и безмолвие действует угнетающе. Но экипажи подходили уже к береговой черте, где радиолокационные станции проглядывали и прощупывали каждый клочок неба. Надо быть особенно внимательным, потому Меньшиков перебил лейтенанта:
— Потом поговорим, а пока — воздух и еще раз воздух!
В самолете снова воцарилась тишина, если не считать гула моторов, которые тянули однообразную мелодию, навевая тоску по жене, дочурке. Как они там? Два дня назад Меньшиков дал команду начальнику штаба начать отправку семей из гарнизона. Но дело оказалось далеко не простое. Начальник штаба, побывав на станции, докладывал:
— …Не то что к пассажирским — к товарнякам не подступиться. Все отдыхающие ринулись с побережья. Едут на крышах, на тормозных площадках, на буферах, на подножках.
— И наших надо как-то отправлять. Дальше будет еще хуже.
Сумел ли он найти какой-либо выход?…
Внизу показалась гряда вытянутых с северо-востока на юго-запад белых пушистых облаков — словно полоса созревшего хлопка. Посев муссона: морской влажный ветер, ударяясь о горы, поднимается ввысь, охлаждается, и водяные пары конденсируются в капельки. Так образуются облака.
— Группа Казаринова отвалила влево, — доложил Пикалов.
— Хорошо.
Гряда облаков уплыла под крылья, и впереди открылась земля. Такая же земля, как и наша: изрезанная речушками, испещренная селениями, озерками, квадратиками полей, садов, виноградников. Все тихо и спокойно — ни самолетов, ни огня зенитных батарей. Видно, геббельсовская пропаганда и впрямь убедила румын, что не осталось ни одного советского самолета, раз ПВО так беспечна. Что ж, тем хуже для нее. Через несколько минут она узнает, насколько «правдив» ее глашатай.
