Немного времени спустя он заметил, что лодка начала двигаться быстрее, и Андрэ усерднее, крепче заработал веслом. Сен-Пьер не сидел уже сгорбившись на носу. Он поднял голову и замахал рукой по направлению к плоту. Какая-то фигура вышла из каюты, стоявшей на чудовищной массе плавучего леса. Дэвид смутно разглядел женское платье и что-то белое, развевавшееся над головой в ответ Сен-Пьеру. Это была Мари-Анна, и Дэвид быстро отошел от окна.
Он задумался над тем, что должно было произойти между Сен-Пьером и его женой. Судно плыло теперь рядом с плотом, оба двигались с одинаковой скоростью, и он дважды не мог удержаться от того, чтобы не навести на плот бинокль. Но Сен-Пьер и Мари-Анна не выходили из своей каюты, и до самого захода солнца он не увидел никого из них. Но и тогда Сен-Пьер вышел один.
Даже на таком расстоянии он расслышал разнесшийся над Широкой рекой оглушительный голос главы Булэнов. Жизнь так и забурлила тогда на погруженных в дремоту плотах. Дэвид понял команду Сен-Пьера. Огромные плоты с их шумным населением готовились к ночной стоянке. Он взглянул на часы. Был восьмой час. Загляделся на красное зарево догоравшего на западе солнца и на разложенные костры, пылавшие среди все сгущавшегося сумрака желтым пламенем. Бэтиз со своей командой готовили на судне пищу. В восемь часов и ему принес ужин какой-то гребец, которого он не видел раньше. Карриган поел, почти не чувствуя вкуса, и через полчаса гребец вернулся за посудой.
Дэвид снова подошел к окну и задумался над тем, что делала сейчас Мари-Анна. Вчера они в это время были вместе.
Он был уверен, что уже никогда больше не увидит ее такой, какой видел вчера, и какая-то горечь поднималась в нем при этой мысли. Если бы Сен-Пьер видел ее глаза и лицо, когда он сказал ей, что никогда не видел ничего прекраснее ее волос при лунном свете, то он задушил бы его голыми руками при этой встрече в каюте. Нет, она не сказала Сен-Пьеру всего, что могла сказать.
Серые тучи заволокли безоблачное небо, а звезды скрылись; когда Дэвид отошел от окна, в каюте не было видно ни зги. Он не стал зажигать лампы, а направился к постели Сен-Пьера и опустился на нее среди безмолвия и темноты.
Сквозь открытые окна до него доносились голоса реки и леса. Человеческие же голоса на берегу замолкли, слышался только легкий рокот волн, лизавших стенки судна, да из лесной чащи доносились до нею никогда не умолкающий шепот сосен и кедров и заглушенные голоса тех созданий, которые начинают жить только с заходом солнца.
Он долго сидел в темноте. И вдруг до его слуха дошли какие-то звуки, непохожие на другие, — тихий говор, удары весла, — и под самыми его окнами проплыла к берегу лодка. Сначала он обратил на это мало внимания, но немного спустя лодка повернула и гребцы ее высадились на судно. Но и это не заинтересовало бы его, если бы он не услышал голоса, удивительно похожего на женский.
Он выпрямил свои сгорбленные плечи и посмотрел сквозь темноту на дверь. Еще мгновение, и сомнений больше не осталось. Случилось невозможное. Там, за дверью, стояла Мари-Анна, тихо разговаривая с Бэтизом.
Раздался тяжелый стук в дверь, которая затем отворилась. В ней среди потемок ночи выделилась какая-то черная тень.
— Мсье! — позвал голос Бэтиза.
— Я здесь, — сказал Дэвид.
— Вы еще не в кровати, мсье?
— Нет.
Тень словно испарилась, и на ее месте показалась другая. У Дэвида забилось сердце, когда он разглядел знакомый стройный силуэт. С минуту длилось молчание.
— Вы не зажжете лампы, мсье Дэвид? — донесся до него нежный голос. — Я хочу войти, но боюсь этой ужасной темноты.
Он поднялся, ища в своем кармане спички.
Зажегши первую из больших бронзовых ламп, висевших по стенам каюты, Карриган не обернулся к Мари-Анне. Он подошел ко второй лампе, еще раз чиркнул спичкой, и свет залил всю каюту.
Когда он взглянул на нее, она все еще стояла за дверью каюты, рисуясь в сумраке тонким силуэтом, и напряженно следила за ним с несколько побледневшим, как ему показалось, лицом. Тогда он улыбнулся и кивнул ей головой. Он не заметил в ней большой перемены — разве только немного ярче блестели ее глаза. Они пристально глядели на него, эти большие прекрасные глаза, в которых не было ни тени стыда или раскаяния, никакого следа затаенного горя. Дэвид молча смотрел на нее; его язык прилип к гортани.
— Почему вы сидите в темноте? — спросила она, входя в комнату и закрывая за собой дверь. — Разве вы не ждали, что я вернусь извиниться перед вами за то, что так внезапно бросила вас сегодня утром? Это было невежливо с моей стороны, и потом мне стало стыдно. Но я была так взволнована, мсье Дэвид. Я…
— Ну разумеется! — поспешил он прервать ее. — Я понимаю вас. Сен-Пьер — счастливец. Поздравляю как вас, так и его. Он великолепен, на него можно во всем положиться.
— Он бранил меня за то, что я так убежала от вас, мсье Дэвид. По его мнению, я должна была проявить больше любезности и внимания к тому, кто является нашим гостем. Поэтому я и вернулась, как послушное дитя, чтобы извиниться перед вами.
— В этом не было необходимости.
— Но вы сидели здесь в полном одиночестве и в темноте…
Он кивнул головой.
— Да.
— И кроме того, — прибавила она с поразившим его простым спокойствием, — вы знаете, что я сплю также здесь на судне. И Сен-Пьер взял с меня обещание, чтобы я пожелала вам доброй ночи.
— Но это насилие! — весь вспыхнув, воскликнул Дэвид. — Зачем вы уступили мне свою каюту? Почему вы не разрешите мне спать в той маленькой комнатке или на плотах, а вы и Сен-Пьер…
— Сен-Пьер не хочет уходить с плотов, — ответила Мари-Анна, отвернувшись от него к столу, на котором лежали книги с журналами и стояла ее рабочая корзинка. — А я люблю свою маленькую комнату…
— Но Сен-Пьер…
Он остановился, заметив, как густо покраснела жена Сен-Пьера, делая вид, что ищет что-то в корзинке. Он ясно почувствовал, что продолжать дальше было бы ошибкой. Ему стало неловко, так как он был уверен, что угадал истину. Разве не странно, что Мари-Анна возвращается на судно просто так в первую же ночь по приезде Сен-Пьера. «Что-нибудь да произошло в маленькой каюте на плоту», — думал он. Может быть, они поссорились или, по крайней мере, Сен-Пьер подшучивал над своей женой. И его симпатии были на стороне Сен-Пьера.
Неожиданно он подметил у Мари-Анны легкое дрожание уголков рта и нарочно встал у стола так, чтобы смотреть ей прямо в лицо. Но если на плоту и произошли какие-нибудь неприятности, то по жене Сен-Пьера этого заметить было невозможно. Правда, ее щеки так и пылали, но, по-видимому, не от смущения, ибо смущенный человек вряд ли мог быть веселым, когда же она взглянула на него, то ее глаза гак и смеялись, а губы дрожали от усилия сдержать этот смех.
