– Люблю! – томный вздох.
Привычная, изнуряющая, хорошо знакомая, но никогда не наскучивающая любовная игра.
– Люблю!
Движение вперёд и внутрь. Горячая теснота женского тела, болезненно-приятное прикосновение. Девушка опрокинула Павла на спину. Она выгнулась, поглядывая через плечо в стоящее за спиной большое пыльное зеркало.
За громким дыханием они не услышали мягкий щелчок замка на входной двери, не уловили скрип половиц в коридоре, не сразу приметили три человеческие тени, шагнувшие в плохо освещенную мастерскую.
– Творческая у вас тут обстановка, молодые люди. Я искренне завидую вам, – произнёс близко от них чей-то голос.
Ксения вздрогнула и резко повернула голову в сторону говорившего. Среди нагромождения гипсовых рук, ног, бюстов стоял Михаил Михайлович Когтев, её законный муж и властелин. Мутный свет единственной включённой лампы освещал сбоку его напряжённое лицо, показавшееся ей в ту минуту до безобразия постаревшим. За его спиной виднелись два бугая – Митька и Володька. Когтев, не спуская пронзительного взора с застывших, но всё ещё не отпускавших друг друга любовников, поднял перед собой трость, и резная слоновая кость сильным тычком свалила ближайшую к нему полуметровую статуэтку. Фигурка с глухим звуком раскололась на куски и осыпала грязный пол гипсовыми кусками.
Павел Шеко, растерянный, голый, побледневший, прыгнул навстречу Когтеву выпучив сверкающие глаза, и закричал нетвёрдым голосом:
– Вы не имеете права! Что вы здесь делаете? Уйдите!
– Мы вполне могли бы обсудить это, юноша, если бы ситуация была иная. Однако мне представляется, что чувство благодарности и порядочности вам не очень близко, в противном случае вы не посмели бы оставить без внимания тот факт, что я обеспечил вас и этой мастерской, и целым рядом заказов, без которых вашему таланту, дорогой Паша, не выбраться дальше собачьей конуры. Но вы забыли, чья рука вскормила вас, приласкала, подняла из грязи и распахнула перед вами ворота в большую жизнь. Вместо того чтобы ответить мне благодарностью, вы украли мою жену, молодой человек. Разве так поступают честные люди?
– Я люблю Ксению! – воскликнул скульптор. – Разве это так трудно понять?
– Очень легко, ибо я тоже люблю её. – Когтев кивнул головой, и седая прядь скользнула на глаза. – Но теперь поздно рассуждать об этом.
– Что вам надо? Оставьте нас!
Один из бугаев коротким ударом сшиб скульптора с ног, и тот рухнул на покрытый гипсовыми крошками пол. Второй подступил к телу сзади, быстро перекинул что-то невидимо тонкое через шею упавшего, и Павел затрепыхался. Его руки вскинулись к горлу, он захрипел, сипло хрюкнул, мышцы живота напряглись, рельефно проявившись в косых лучах лампы, задрожали. И вдруг что-то изменилось в фигуре Павла Шеко, что-то исчезло внутри дрыгавшегося тела, что-то самое главное, подвижное, наполнявшее его мышцы. Павел застыл, сделался похожим на камень и в следующее мгновение обмяк, потёк расслабленными руками на грязный паркет, вывернул длинные ноги коленями наружу. Бугай отпустил голову скульптора, и она тяжело стукнулась о пол.
Ксения похолодела. Съёжилась. Свернулась комочком, пытаясь спрятаться внутри себя самой. Ей безумно захотелось превратиться в точку, исчезнуть из мастерской Павла. В глазах потемнело, в уши ударил стрелой оглушительный свист. Стало холодно, точно всю её обернули мокрой ледяной тряпкой. Усилием воли она заставила себя взглянуть на мёртвого Павла и с минуту не спускала взгляда с его белого лица.
Затем послышался голос мужа. Когтев медленно расхаживал вокруг неё, поскрипывая паркетными досками, что-то говорил. Она видела подошвы его начищенных башмаков. Голос его звучал змеиным шипением. Возможно, он говорил уже долгое время, но Ксения вздрогнула и пришла в себя только теперь.
– Это справедливо! Жаль, что этот молокосос кончился так быстро… Тебя я тоже казню, сердце вырву из твоей груди… Ты имела всё, но так и не научилась сдерживать свой зуд между ног. Даже деньги не охладили тебя. Ну не падла ли ты?
– Деньги не охлаждают, – тяжело шевельнула она языком, – они только распоясывают. Ты тому пример, Миша.
– Молчи, паскуда! Не тебе судить о деньгах. Они достаются страшной работой, страшной! Чтобы получать столько денег, сколько я получаю, надобно перестать быть человеком, надо душу заложить дьяволу. А это страшная плата. Я надеялся, что ты возродишь мою душу… Эх, Ксения, девочка моя сладкая… Я давал тебе всё. Чего тебе не хватало? И на аркане я тебя замуж не тащил, сама пошла, и уговор знала. А коли не нравилось от меня кормиться, сказала бы мне в глаза. Когтев умеет принимать правду, умеет ценить честность. Я бы тебя отпустил, неволить не стал бы, мокрощёлку дешёвую.
– Ты бы не отпустил, – тускло произнесла она.
– Хватит, – отрезал Когтев. – Ты полагала, что я не догадываюсь о твоих шашнях на стороне? Да трахайся ты сколь угодно, главное помни о своём месте возле меня. Не позорь меня на людях, уважай имя мужа. И своё имя тоже уважай. Так нет же! Захотелось тебе любви, втрескалась в этого пацана по самые ноздри, развесила свои глупые уши и ну слушать его соловьиные трели. Хоть бы сегодня сдержалась! Сегодня мой день рождения! Что же ты за блядюга! Вот ты с ним и довстречалась, Ксюшенька… Хм… Голубки слюнявые, Ромео и Джульетта… Нет повести печальнее на свете…
– Ты только что убил человека!
– Вы с ним сами сделали выбор. Завтра, нет, не завтра… послезавтра состоятся и твои похороны.
Ксения вздрогнула. Всё её существо было сковано льдом ужаса, но от произнесённых только что слов ей сделалось её хуже.
– Митя, надо организовать все документы. Позвони Химику, Буратино пусть тоже приедет ко мне сегодня часам к десяти. – Когтев остановился перед голой фигурой сжавшейся девушки и немного склонился к ней, хищно щурясь. – А ты пока потрясись в ожидании погребального ложа. Послезавтра я тебя уложу в него. Смею тебя заверить, что это будет не очень долгое, но достаточно тяжкое ожидание. Хочешь знать, что я сделаю с тобой, дорогая? Закопаю живьём, и ты попадёшь в преисподнюю и сполна наглотаешься мёртвой тишины. Знаешь, что такое настоящая тишина? Узнаешь, душенька, узнаешь. Насытишься гробовым молчанием сполна… Надеюсь, что ты, Ксюша, не успеешь умереть от страха до начала торжественной церемонии прощания… А этому, – Когтев страшно посмотрел на мёртвое тело скульптора, сделавшееся похожим в своей неподвижности на одно из его многочисленных гипсовых творений, – этому отрежьте его любовный инструмент и скормите его Войке… Войка, ко мне! Где ты шляешься? Ко мне!
Тёмный коридор откликнулся на голос Когтева цоканьем когтей по паркету, и в следующую минуту в мастерскую вбежала, виляя толстым хвостом, лохматая псина непонятной породы.
