— О, Су-Тэн далеко не дикарь, я хорошо знаю его. Это очень умный человек, — Конс засмеялся. — Так, значит, Су-Тэн сделался губернатором острова? Одного маленького подземного толчка было достаточно, чтобы у нас произошли такие перемены! Скажу по секрету, этот рыбак справляется с делами, наверно, не хуже вашего. Не горюйте! Во дворе инспекции сидит хорошая, вполне достойная вас компания. Она уже в таком состоянии, что охотно признает вас опять губернатором или Наполеоном, Цезарем, морским царем — кем угодно.
— Слушайте, Конс, я всегда снисходительно относился к вашим выпадам. Теперь я прошу вас: дайте мне чего-нибудь, чтобы я снова почувствовал себя человеком.
— Это невозможно! — сказал Конс горячо. — Но, повторяю, там, во дворе, вы найдете все, что ищете: и подходящих людей и соответствующую зарядку, даже если вы собрались лететь на Марс.
Через полчаса губернатор, проходя мимо Конса, сидевшего за столом в прежней позе, милостиво похлопал доктора по плечу.
— Прощайте, Конс! Я все-таки думаю — вы дурак. А люди там, за столом, действительно молодцы. Вы им не годитесь в подметки.
Одинокие шаги губернатора гулко раздавались в пустых улицах.
Брошенные дома зияли темными провалами распахнутых окон, дверей. Кое-где путь преграждали развалины, груды домашних вещей.
«Какие трусы, какие презренные людишки! Так испугаться подземных толчков!» — проносилось в одурманенном мозгу губернатора. Вдруг внимание его привлекло хорошо знакомое здание. Оно было совершенно цело, и у дверей стояла автомашина, за рулем которой сидел шофер. Губернатор быстро вошел, поднялся по широкой мраморной лестнице в коридор второго этажа. Ковры были усыпаны обрывками бумаг, всюду валялись части одежды, чемоданы. На самом пороге одной из комнат стоял хрустальный графин, сверкая своими гранями. Он словно собрался бежать отсюда, где все грозило рухнуть тяжко, внезапно.
Губернатор замер. О, как это чудесно выслеживать добычу, прислушиваться к ее дыханию, к каждому шороху, вызываемому ею!.. Он помолодел, он чувствовал себя сильным, решительным, не останавливающимся ни перед чем. В нем проснулась кровь отца, прославленного истребителя горилл. Крадясь вдоль стены, губернатор пошел по коридору. Тень!.. Тень упала из открытой двери на пол. Шевельнулась…
К дверям комнаты губернатор подошел торжественным шагом, выпятив грудь и высоко подняв голову: как на параде. Одежда, правда, была совсем не подобающая — одни лохмотья. Но что же делать?
— Привет, Сорвинг!
Сорвинг, у письменного стола торопливо совавший в портфель какие-то бумаги, повернул голову.
— Вы даже не сумели удрать вовремя? — презрительно сказал он губернатору. — Вы погубили все своей нерешительностью, глупостью. Мы могли бы вывезти все богатства острова. А теперь? Погибли десятки миллионов, принадлежащих нашей компании. Идите прочь!.. Где бы вы ни были, вы не займете больше крупного поста. Вы показали свою неспособность действовать, как надо, в критический момент. Сейчас нам такие люди не нужны. Прочь, говорю я!
Сорвинг хорошо знал губернатора. Но он не знал, что перед ним сейчас стоит совсем другое существо, с глазами, прикованными к раскрытой бритве, сверкавшей на полу длинным серебристым лезвием.
Больше никто не видел Сорвинга. А губернатор? Его имя недавно снова всплыло на поверхность в связи с переворотом в одной из южных республик, где много нефти, фруктов, золота.
Он снова живет во дворце и снова собирает коллекцию машин. Их уже достаточно, чтобы открыть новый музей, посвященный «успехам цивилизации».
Однажды студенты попросили Крылова рассказать, что он переживал во время сильного землетрясения.
Профессор задумался. Потом ответил:
— Я переживал… землетрясение. Верно, и точно описать свои ощущения, сравнивая их с чем-то привычным, знакомым каждому, невозможно…
Сейчас на Синей скале Крылов после толчка, отколовшего четверть здания сейсмической станции, вспомнил этот давно забытый разговор. С тех пор профессору приходилось не раз переживать землетрясения в очень отдаленных друг от друга углах земного шара. Но в мгновенья сильных толчков Крылов по-прежнему сразу превращался из сейсмолога в обыкновенного человека, из-под ног которого непостижимо для всех человеческих чувств уходит неизвестно куда сама земля. Первые толчки на Мегре были незначительны. Но с нарастающей силой они следовали один за другим с промежутками то в несколько минут, то в несколько часов. Сначала эти подземные удары отметили приборы, потом их стали ощущать люди и животные. Заскрипели перекосившиеся двери и оконные рамы, начали раскачиваться люстры, фонари. Без малейшего дуновения ветра зловеще клонились в разные стороны ветви деревьев. А вечером семибальный толчок вывел из строя электростанцию. Со скалы было видно, как город сразу вдруг погрузился в полную тьму.
Потом опять наступил покой, и опять только приборы улавливали биения пульса Земли. Вероятно, в городе некоторые решили, что самое страшное уже позади. До Синей скалы даже доносились звуки военного оркестра, игравшего бодрый марш… Но Крылов был уверен, что все пережитые толчки являются только предшественниками катастрофических ударов. Он посмотрел на бледного, уставшего Гребнева, пытавшегося исправить вышедший из строя сейсмограф, и улыбнулся. Лицо профессора стало вновь похожим на его портрет, висевший в Институте имени Петрова.
— К этому нельзя привыкнуть, как нельзя привыкнуть к сердечным припадкам. Скверное ощущение…
Новый толчок отбросил Крылова к столу, не дав закончить фразу. Толстая книга в красном кожаном переплете подпрыгнула, как живая, и упала на пол. Профессор поднял ее и раскрыл.
— Ну, как приборы? — спросил он Гребнева.
— Кончено: все приборы вышли из строя.
Крылов сел за стол и аккуратно, своим ровным, красивым почерком вписал в журнал несколько строк. Потом подумал и добавил еще одну фразу: «Сделано все, что было в человеческих силах».
Этой традиционной фразой десятки лет назад капитаны погибавшего судна заканчивали корабельный журнал, передавая его на последнюю спасательную шлюпку.
Тем временем Лay, стоя у бурливого потока, струившегося мимо станции, смотрел на родную Метру, дико изменившую весь свой вид, на море. Выкупаться бы сейчас в теплой океанской воде! Нырять, плавать!.. Греться на берегу!.. Как все это кажется прекрасным, когда делается далеким, недостижимым!.. Вдруг знакомый хрипловатый голос донесся до Лау:
— Щенок! Неужели ты не мог переплыть этого ручейка и выручить друзей из беды? Я все думал: вы тут кончите свои работы и явитесь на берег. А вы сидите, как на острове, пока гора не провалится вместе с вами в подземное царство. Для чего же я тратил свои силы, уча тебя плавать, если ты боишься воды, словно бешеная кошка?
