Она нужна на поле боя. Только там ее силы еще что-то значат.
Но Дарклинг не позволит. Может потому, что видит страх, который Алина прячет от самой себя. Ведь если призывать свет она больше не боится, то использовать силу как раньше…
— Сегодня будут вести от Николая, он обещал. Сразу скажи мне…
— Тебе нужно отдыхать.
Александр покачал головой, борясь с ознобом.
— Это не может ждать. Мне нужно знать, собирать ли для него войско.
— Ты не сможешь ничего делать, пока не пройдет лихорадка.
Алина, как примерная сиделка, только поправила тяжелое одеяло.
— Принеси воды.
Губы у него — треснутые и с засохшей кровью. И вода для него с кровавым привкусом теперь. Что же, Александр уверен — он заслужил.
Алина надежно держит его голову, пока поит из красивого хрустального стакана.
— Еще мне нужно написать…
— Александр, заткнись.
Он хрипло посмеивается, скривившись от боли. Женя все же не долечила треснутое ребро.
— Такая суровая госпожа.
Девушка слабо улыбается. Не сдержавшись, поправляет его спутанные волосы, проводит пальцами по обострившимся чертам.
Дарклинг блаженно закрывает глаза, позволяя себя на мгновение провалиться в негу.
Одними губами шепчет:
— Покажи мне солнце.
Алина слушается.
В конце концов, теперь это его солнце. Сколько дней он провел с ней одной, помогая снова в себя поверить. Он только укреплял их связь, через нее поддерживая баланс их силы.
Теперь в мягком волшебном свете он кажется даже слишком счастливым. Его счастье не лишено гордости и самолюбия, даже самолюбования… Но, да, это солнце делает Дарклинга счастливым.
— Я скучал по тебе там.
Алина не уверенна — эти слова принадлежат ему или лихорадке.
— Когда нас разбили, было северное сияние, и я должен был думать, как лучше укрыть наши силы, чтобы позволить всем отступить… А я лежал и думал только о том, как жаль, что не могу разделить это с тобой.
Девушка едва сдерживает подступающие слезы. Видеть его таким и слышать эти слова — что-то настолько прекрасное, что даже немного болит. Как ноют старые раны перед долгими морозами, навевая тяжесть воспоминаний.
— И я решил, что это, наверное, хорошо, что ты сделала меня уязвимым. Раньше у меня были такие глобальные цели… Мир для всех гришей, счастливая Равка… А теперь я просто хочу мира для тебя и меня. Только для нас двоих, и плевать на остальных. Пусть Николай заберет свой трон, пусть кто-то еще правит в Малом дворце…
Александр тяжело вздыхает, выгибая спину. Ему больно и тяжело дышать. И все тело покрыто испариной… А на бледном лице нездоровый лихорадочный румянец.
Алина сжимает его ладонь, поднося к губам.
— Все хорошо. Я рядом с тобой. И буду тут, сколько нужно.
— Ты же знаешь… я ведь говорил тебе, что люблю тебя, да?
— Я знаю.
— Я никогда не лгал об этом. Никогда…
— Я знаю, Александр. Я тебе верю.
Его волосы разметались по подушке, совсем как тени, вокруг молодого лица.
И Алина сама не поняла, как начала говорить. Но слова просто вырвались, чем-то скрытым от нее самой.
— Когда-то у нас будет дом. Я обещаю тебе. И сад, где будут расти вишни. Только не сладкие, как тут, в столице, а кислые, дикие. И мы никогда больше не наденем черное, потому что в нем слишком неуютно жарким летом…
***
Николай с видом победителя поднимал бокал, по праву торжествуя свое возвращение в столицу.
Его мать украдкой вытирала слезы, а брат зло сверлил взглядом.
Большой дворец ликовал.
Младший принц вернулся из Крибирска с великой победой, объединившей Равку в единую страну. Но, что куда важнее, одержанной без единой капли крови.
Дарклинг не удержался от уважительного кивка. Остальной двор был в восторге.
Младший Ланцов в этот вечер стал ожившей сказкой о прекрасном принце. Все говорили только о его невероятном дипломатическом таланте и об удивительной машине, на которой он прибыл в столицу.
Как удачно дипломат и инженер соединились в одном человеке.
Алина вспоминала свои же слова, что когда-то сказала Дарклингу, и готова была признать, что к Николаю они оба были несправедливы.
— Он неплох.
— Он мальчик. Умный, одаренный, даже талантливый. Но все же мальчик. Ребенок, как и ты.
— Война всех нас сделала старше.
Дарклинг снисходительно улыбнулся, наслаждаясь первым и единственным бокалом шампанского.
— Не по-настоящему. Вы все стали мыслить серьёзнее, смелее принимать важные решения, стали вести себя как взрослые. Но вам всего каких-то два десятка лет. Вы видели слишком мало людей, слишком мало жизни.
Алина недовольно прищурилась. Впрочем, как всякий кому «каких-то два десятка лет».
Александр незаметно провел костяшками пальцев по ее ладони, будто усмиряя юношеский пыл.
— Посмотри на Николая. Теперь, в начале правления, ему все будут прощать, и все его будут любить. Но с годами царствования…
— Слова опасные, ведь он вовсе не царь. И быть им не должен.
— И после такого успеха ты усомнишься в том, что он когда-то наденет корону?
— Да, пока ты будешь его соперником.
— Тогда с этой минуты, я перед тобой отрекаюсь от этой борьбы.
Заклинательница опешила. Пригубила шампанское. Дважды.
— Я тебе не верю.
— И станешь спорить, когда я назову тебя ребенком. Ты ведь ни разу так и не услышала, что царем я быть вовсе не желаю.
— А как же справедливая Равка? Великая и могущественная?
— Годы одиночества и… другие чувства… отучили меня полагаться на кого-либо. Но…
Дарклинг внимательно смотрел на молодого царевича, с крайне серьезным видом обсуждающего что-то с одним из свитских генералов.
— Его бы подучить. Выдрессировать даже, — заклинатель теней не удержался от ехидной ухмылки, — как щенка.
Алина осторожно оглянулась, убедившись, что рядом нет никого, кто смог бы их скомпрометировать.
— Ты не должен его так называть.
— Уж в этом удовольствии я себе не откажу, даже не надейся. Хоть в чём-то я хочу остаться злодеем.
— Это еще зачем?
— Чтобы ты была покорнее.
Возмущение захлестнуло девушку с головой. На щеках заиграл предательский румянец, а Дарклинг только шире заулыбался. Наклонился к самому ее уху.
— А еще чтобы ты не забыла, что выбрала злодея. И стала на его сторону.
Что же, главной злодейской привычкой определенно было уходить, чтобы только оставить последнее слово за собой.
Но светский прием, даже праздничный, требовал особого внимания к гостям. Особенно из западной части единой Равки.
— Думаешь, ему хватит мужества пережить триумф Николая?
— Думаю, что в той железяке, что вас задела, был какой-то яд, что-то сотворивший с ним.
— Ну, поскольку я не чувствую изменений, думаю дело все же в другом.
Мал невесомо дотронулся своим бокалом к Алининому и они синхронно выпили за неозвученное, но понятое.
— Дорогой, неужели ты хочешь сказать, что у Дарклинга есть сердце?
Алина поперхнулась шампанским, что Зою крайне позабавило, но не более.
— Видимо, в следующий раз придется оповещать о себе колоколом.
Шквальная отсалютовала заклинательнице солнца и выпила свое шампанское почти залпом.
— А мне позволен только один.
Мал хохотнул от детской обиды в голосе Алины.
— Тогда обещаю пить и за тебя.
— Значит ли это перемирие?
— Перемирие?
Мал непонимающе окинул девушек взглядом. Они предпочли лишь синхронно закатить глаза.
— Да, Старкова, думаю, после того как мы спасли друг другу шкуры, это вполне разумное решение.
— Разве вы…
— Прекрати, Мал, лучше пригласи подругу на танец. Ее кавалер ведь вряд-ли до этого додумается.
Оретцев с редкой покорностью протянул Алине руку в приглашающем жесте. Она лишь оглянулась на шквальную.
— А как же ты?
— Воспользуюсь шансом уговорить нашего прекрасного принца на вальс.
В глазах Мала мелькнула ревность, но озорной смех Зои, сопровождающий ее уход, странным образом внушал юноше доверие.
