Погода в Варшаве стояла отличная. Снег — если он был тут зимой — давно растаял, и на газонах кое-где лежала прошлогодняя листва. Ярко светило солнце, и мне показалось, что в этой идиллической картине совершенно нет места никаким заговорам, деньгам, кризису, свиному гриппу и вообще ничему, что могло бы нарушить это безмятежное спокойствие. Поплутав между университетскими корпусами, я подошел ко входу на исторический факультет Варшавского университета. Предъявив на входе свой французский паспорт, чем привел двух пожилых охранников в некоторое замешательство, я поднялся по ступеням на второй этаж и нашел нужный указатель. Стрелка показывала за поворот и сообщала: «Департамент латиноамериканских стран». Я повиновался и спустя некоторое время уже стоял у двери, обитой старой искусственной кожей. На двери красовалась табличка: «Руководитель департамента проф. И. Лакешчи». Я постучал несколько раз, но мне не ответили. Подождав, постучал еще раз. А затем аккуратно нажал на тугую металлическую ручку и толкнул дверь. Она нехотя поддалась. Я стоял на пороге тесного, заставленного книжными стеллажами кабинета. Сбоку от двери находилось странное устройство, больше всего напоминавшее огромную лупу, нависшую над обычным журнальным столиком, сплошь заваленным офисными лампами дневного света. Прямо напротив двери стоял письменный стол, за которым, положив щеку на раскрытую книгу, как на подушку, мирно спала женщина. Она была такой миниатюрной, что сначала я принял ее за ребенка. Я понял, что ошибся, когда неловко выпустил из рук ручку двери и она громко щелкнула. Женщина тут же вздрогнула и оторвала голову от книги, сказав что-то по-польски.
В ответ я извинился по-английски и со смущением сказал, что не понимаю польский.
— Простите, — повторила она по-английски, надевая очки, — я тут совсем задремала. Извините меня. Как вас зовут? Вы к кому?
Казалось, что говорить по-английски ей не составляет никакого труда, а мой визит, равно как и сама ситуация, ее совершенно не удивил. Я извинился и сообщил, что меня зовут Этьен Кассе, я журналист и приехал из Парижа увидеть профессора Инна Лакешчи, и если его здесь нет, то где бы я мог его найти.
— Не «Инна», а Инн, — с усмешкой поправила меня женщина. — Як вашим услугам, господин Кассе. Припоминаю, что от вас звонили и просили о встрече. Присаживайтесь.
Я прошел и сел в кресло, чувствуя себя слоном в посудной лавке и изо всех сил пытаясь не уронить ни одной книги из тех, что лежали на краях столов, на стульях и даже стопками на полу.
— Перейдем сразу к делу, месье Кассе, не станем терять время, — сказала профессор, на прибалтийский манер растягивая гласные и пропуская ударения в некоторых словах.
— Я пришел узнать, зачем вы опубликовали статью о календаре майя и о грядущем конце света во всех позавчерашних местных газетах и газетенках всех европейских столиц. Возможно, и других городов тоже — я не проверял.
— Вы очень правильно сделали, что сообщили мне о своем визите заранее, — ответила профессор Лакешчи, глядя на меня в упор. От взгляда ее темных глаз из-под очков мне стало отчего-то не по себе. Я почувствовал себя школьником, которого ругает за хулиганство директор школы, покраснел, вспотел и разозлился.
— А если бы я этого не сделал, что было бы? — спросил я. Видимо, профессор ждала такого вопроса.
— Охрана бы вас попросту не пропустила. А если бы вам все же удалось как-то проникнуть сюда, то я бы с полным правом пристрелила вас как грабителя.
— Но не раньше чем я задал бы вам этот свой вопрос, не так ли? — спросил я, начиная догадываться, что в действительности дело давно уже приняло куда более серьезный оборот, чем обычная «желтушная» статейка в парижской газетенке.
— Совершенно верно, — ответила Лакешчи без улыбки. — Такими вопросами люди просто так не интересуются. Зачем вы выясняли, в каких газетах была опубликована эта статья? Почему вы ею заинтересовались? Только не говорите мне, что вы исследуете европейскую прессу. Я уже знаю, месье Кассе, какого рода книги вы пишете и какой репутацией пользуетесь.
По ее тону было совершенно непонятно, считает ли она мою репутацию чем-то постыдным или же скорее наоборот. Я помолчал, раздумывая над ответом. Похоже, все козыри в тот момент были явно не в моих руках. Поэтому я вздохнул и сказал, что пишу книгу о 2012 годе. О кризисе, о пандемиях гриппа и о конце света. Пока я говорил, моя собеседница продолжала очень внимательно и спокойно меня разглядывать. Но когда я упомянул о том, что свое расследование начал после того, как прочел статью Станковски о кризисе, Лакешчи резко переменилась в лице.
— Постойте, — воскликнула она. — Откуда вы его знали?
— Кого? — удивился я.
— Станковски. Вы его знали? Когда вы с ним познакомились? Что он вам говорил? — Она вся подалась вперед, ожидая моего ответа.
— Я не знал его. И более того, никогда бы не узнал, если бы меня не обвинили в том, что я его убил.
— Убил? — Собеседница была явно поражена моими словами. — Так он пропал без вести? Мертв?
— Мертв, — подтвердил я, пытаясь придать своему голосу сочувственную окраску. Возможно, Лакешчи знала экономиста, и мои слова ее огорчат. Но, к моему удивлению, она вскочила из-за стола, оказавшись не намного выше груды наваленных на него книг, и сжала руки.
— Мертв? — переспросила она еще раз. — Прекрасная новость! Это был самый отвратительный, самый подлый и опасный мерзавец из всех, кого я знала, прости меня господи! Вы принесли добрую весть, месье Кассе. Признаться, я была бы даже рада, если бы вы действительно сами убили его, — она с облегчением рассмеялась. — Мы бы с вами тогда тотчас же подружились. Но простите мои шутки. Сейчас я попрошу принести кофе и расскажу вам то, что вы хотите знать.
— Почему вы такого мнения о Станковски? — спросил я, когда были закончены все кофейные церемонии, к которым хозяйка кабинета относилась, судя по всему, весьма серьезно.
— Потому что он подлый и двуличный человек, — сказала Лакешчи, нахмурясь. — Был, — добавила она.
— Странно, мне так не показалось.
— Вы же его не знали.
— Не знал. Но я познакомился с теми, с кем он… сотрудничал. И они показались мне весьма достойными людьми.
— Вполне возможно, — согласилась профессор. — Но это всего лишь означает, что он и их виртуозно обманывал. Станковски работал на какую-то малоприятную тайную организацию. Судя по всему, что-то вроде ЦРУ в Штатах. И если его действительно убили, то я уверена, что без этих людей тут не обошлось. Скорее всего, он со своим скверным характером перешел им дорожку. Или пригрозил, что раскроет какие-то их секреты. Возможно, даже что-то кому-то рассказал, чтобы припугнуть их поосновательнее. Вот они и убрали его. Чтобы не болтал. А он думал, конечно, что он такой крутой и его никто не посмеет даже пальцем тронуть. Но не тут-то было. Человек смертен, и чаще всего смертен очень внезапно.
