Конечно, не совсем целесообразно было оставлять их наедине, не завершив предварительно их допроса, но еще менее целесообразно было бы тратить значительную часть сил на то, чтобы караулить пленных. Тем более, что Егорычев рассчитывал при обыске основного помещения пещеры обнаружить материалы, которые облегчат ему допрос.
Именно во время перебазирования склада продуктов Мообс, кося тревожно глазом и на Егорычева и на Фламмери, позволил себе перекинуться вполголоса несколькими знаменательными словами со Смитом.
— По секрету сказать, дружище Смит, лихо у вас с ним получилось, я имею в виду — сегодня утром у вас с Егорычевым…
— По секрету? — удивился кочегар.
— Вы справились с этими гуннами, как заправские парни. Вы мне оба здорово понравились.
— По секрету? — повторил кочегар.
— Ну да. Дело есть дело, ничего не поделаешь. — Тут Мообс спохватился: — Но, старина, я полагаюсь на вашу скромность… Если старикашка…
— Кто?
— Ну, мой мистер Фламмери. Так вот, если старикашка узнает, что я симпатизирую Егорычеву, мне крышка. Вся моя карьера побоку…
— Понятно, — простодушно согласился Смит. — Он вас может… Я так полагаю, ему ничего не стоит сделать вас каким-нибудь директором завода или даже капитаном порта…
— Писателем! — возбужденно поправил его репортер. — Ему ничего не стоило сделать меня писателем. Он мне велел записывать, все, что произойдет с нами здесь, на острове, а потом я накропаю книжечку и старикашка протолкнет ее большим тиражом. Вы понимаете, что это значит?.. Это громаднейшая куча долларов!
— Куча долларов — это совсем неплохо, — простодушно вздохнул кочегар.
— И вы могли бы, Сэм, получить от этой кучи свою маленькую кучку…
— Ну, какой из меня писатель!
— Писать буду я, — с жаром объяснил ему Мообс. — Ваше дело только помогать мне.
— Какой из кочегара помощник писателю! Как из пива шампанское.
— Вы будете только мне рассказывать, как он, — Мообс заговорщически приглушил голос, — вас агитирует.
— Кто меня агитирует? — не понял Смит.
— Ну, конечно, не ваш гусак Цератод.
— Слушайте, Мообс, — рассердился Смит, — насчет мистера Цератода я бы вам посоветовал полегче… Так это, значит, вы насчет Егорычева?
— Ну да, бестолковая вы голова! Как только он вас поагитирует…
— Не агитирует он меня, — сказал Смит.
— Словом, в случае чего, сразу ко мне.
— И совсем он, по-моему, не плохой парень, этот Егорычев, — сказал Смит.
— Поверьте, дружище, он и мне самому нравится… Но это надо в себе перебороть… Эти коммунисты, скажу я вам…
Они кряхтя подняли очень тяжелый ящик, кажется, со сгущенным молоком. Егорычев поспешил к ним на помощь, и разговор так и остался незавершенным.
Обследование основного помещения заняло около пяти часов, с коротким перерывом на обед. После обеда Смит прилег на часок-другой, но Егорычев не будил его до позднего вечера. Несколько позже Смита выбыл из строя Мообс. Он нашел в чемоданах Кумахера и Сморке уйму порнографических открыток и углубился в их восторженное созерцание со всей страстью молодого американского шалопая. Что же касается Цератода, то он сослался на свою близорукость и на покалывания в сердце, не позволявшие ему без риска для жизни нагибаться и перетаскивать даже малейшие тяжести. А так как Егорычев имел серьезные основания сомневаться, что оба они, и Цератод и Мообс, проявили бы при обследовании помещения и документов эсэсовцев должную старательность и бдительность, то он с легким сердцем согласился взять на себя весь этот немалый и кропотливый труд.
Тут время сказать хоть несколько слов о том, как выглядело помещение, которое ему предстояло обследовать.
Это была довольно высокая, в среднем в полтора человеческих роста, и почти квадратная пещера, площадью около семидесяти квадратных метров, с плотно укатанным земляным полом и довольно гладкими базальтовыми стенами, отполированными не столько человеческими руками, сколько временем. В ее задней стене, над столиком, на котором молчаливым укором безмятежно похрапывавшему Смиту стояла рация, темнела закопченная, неглубокая, узкая и высокая ниша, в которой раньше, очевидно, возжигались островитянами самодельные свечи во славу божию. Егорычев обшарил нишу в тайной надежде, что именно здесь он вдруг найдет самые важные и самые тайные документы, но ничего, кроме двух ящиков с сигарами, не нашел. Он даже выстучал стенки ниши сантиметр за сантиметром, но они всюду звучали совершенно одинаково. Тогда он приступил к выстукиванию стен всего помещения — и с теми же неутешительными результатами. Он тщательно обследовал столы, койки, постельные принадлежности, чемоданы, ящики, даже банки с сахаром и солью, провожаемый время от времени ироническими взглядами Цератода, который чувствовал себя так неважно, что вскоре прилег на кровать и теперь геройски боролся с приятной послеобеденной дремотой. ,
Вопреки ожиданиям Егорычева бумаг оказалось сравнительно немного и ни одна из них не представляла особого интереса, если не считать разве конверта с выписками из служебных аттестаций, в разное время выданных майору барону Фремденгуту его командованием. В этих документах удостоверялось, что майор барон фон Фремденгут во время ответственных операций во Франции, Норвегии, Польше и на юге Советского Союза показал себя безгранично преданным фюреру офицером СС, проявив примерную твердость, решительность и беспощадность как в борьбе против партизан, так и в «массовых очистительных акциях» в Варшаве, Керчи и в Бабьем Яру под Киевом.
Так как Егорычев и до обнаружения этих зловещих аттестаций не ошибался в майоре Фремденгуте, то он ограничился лишь тем, что спрятал их во внутреннем кармане своего кителя и продолжал поиски. К половине десятого он вынужден был признать себя побежденным: никаких намеков на истинную задачу, поставленную немецким командованием перед эсэсовской группой майора Фремденгута, ему нигде раскопать не удалось.
В последний час поисков он был в пещере единственным бодрствовавшим человеком. За стеной оба пленных давно уже перестали ворочаться и вполголоса переговариваться. Давно храпел Мообс. Не удержался и тихо засопел бравый майор Цератод. Время от времени он что-то сердито выкрикивал.
Цератоду как раз свилось предвыборное выступление и что все идет в высшей степени благополучно. И вдруг неведомо откуда появляется Фламмери и выступает против кандидатуры Цератода. Фламмери говорит, что лично ему и представляемому им американскому банкирскому дому «Джошуа Сквирс и сыновья» была бы более угодна другая кандидатура в английскую палату общин. Почему? Потому, что достопочтенный мистер/Цератод, видите ли, ярый социалист и возражал на острове Разочарования против того, чтобы пригласить к столу вполне достойного джентльмена — майора барона фон Фремденгута, с которым банкирский дом «Джошуа Сквирс и сыновья» связан давнишними и сердечными деловыми связями. Мистер Цератод во сне пытался спорить с мистером Фламмери, опровергнуть его необоснованные обвинения, доказать, что он никак не ярый социалист, пытался даже перейти от обороны в наступление. Но во сне ему изменили память и увертливость, обычно заменявшие ему наяву ум и убеждения. Это страшно злило мистера Цератода, он бормотал сквозь сон не очень членораздельные ругательства и сжимал в кулаки свои пухлые и гладкие руки.
