Той ночью Сэмюэль опять сидел в столовой и, когда Блэйд тихонько вышел из дома, выследил его. Держался он на почтительном расстоянии, Блэйд и не заметил, что за ним идут.
Блэйд шмыгнул на сеновал и с аппетитом поужинал. Покончив с едой, спрятал банки под кучу прелого сена, где уже собралась целая армия пустых склянок. А потом и сам зарылся в сено и свернулся калачиком, как лисенок в норе.
И уснул.
А ночью его укутала, словно облако, свежая простыня, а сверху на нее кто-то положил чистую смену одежды. Простыня пахла чистотой и солнцем. И когда сквозь щели в стенах сеновала забрезжил рассвет, Блэйд почти сразу проснулся и понял, что это значит.
Он дома.
За завтраком Сэмюэль спросил остальных, не видел ли кто поблизости чернявого мальчишку, которому, судя по всему, негде жить, и все вдруг смутились, особенно Сван: никакого мальчика она не встречала, и вообще ни одной живой души, а если бы увидела, сразу сказала бы взрослым.
Столь упорное отрицание Уиллади взяла на заметку, занесла в мысленную записную книжечку.
– А я несколько раз видел, – сказал Сэмюэль. – Сегодня ночью он опять таскал еду из кухни.
Бабушка Калла покосилась на Сэмюэля, брови поползли вверх чуть не до макушки.
– Опять, – повторила она, то ли задавая вопрос, то ли отзываясь эхом.
– Я должен был раньше сказать, – продолжал Сэмюэль. – Он уже не первую неделю к нам ходит. Вначале я был уверен, что у него есть семья, – может, они голодают, – но теперь уже не так уверен.
И рассказал, как выследил мальчугана, и как он зарылся в сено, и какой он был жалкий, точь-в-точь беспризорный щенок, которого бросили у дороги.
– Я взял одну из ваших простыней и укрыл его. Вы ведь не против?
Калла была не против – на то и простыни, чтобы укрываться, с какой стати их жалеть?
А Бэнвилл, узнав, что Сэмюэль позаимствовал его одежду, потому что мальчик был одет в грязное тряпье, горделиво выпрямился, словно ему сообщили, что среди его предков сам Авраам Линкольн.
– Пусть носит, мне не жалко, – сказал он великодушно. – Для чего еще нужна одежда?
На другом конце стола сидела Бернис, держась за руки с дядей Тоем, как и подобает примерной жене, которую она так старательно изображала. Столь безграничная доброта показалась ей приторной.
– Вот что, – проворковала она, – надо узнать, кто его родители, и отправить его домой. Они, наверное, места себе не находят.
Тут вмешалась Сван:
– А вдруг его родители – плохие люди? Вдруг его отец – злобный, подлый су…
Сэмюэль строго глянул на дочь, и Сван как раз вовремя успела поправиться:
– …субъект? Вдруг мальчик боится идти домой?
Уиллади и эти слова взяла на заметку.
Той Мозес отодвинул тарелку, закурил.
После завтрака вся семья собралась у окна – все смотрели, не покажется ли кто из дверей сеновала.
– Спорим, уже убежал, – разочарованно протянул Нобл. Ему так не терпелось увидеть мальчика, который ночует на чужих сеновалах и таскает припасы из чужих кухонь. Этот парень наверняка из «сильных духом».
– Раз он здесь ест и спит, куда же он денется? – спросила Уиллади.
А Калла сказала:
– Я так волнуюсь, будто у меня корова телится.
Блэйд Белинджер примерил одежду Бэнвилла, и рубашка оказалась по колено. Вот и хорошо, потому что брюки тоже велики и без конца сползают.
Не хотелось надевать чистую, красивую одежду, потому что он такой грязный, а теперь не хочется вылезать наружу таким чучелом. Блэйд еще посидел на сеновале, и надеясь и страшась, что из дома кто-нибудь выйдет. Наверняка они хорошие люди, только хорошие люди выйдут ночью из дома и укроют чужого человека простыней, от которой пахнет солнцем. И все-таки страшно.
Немного погодя он решился покинуть сарай и сел на землю, скрестив ноги и глядя на дом. И стал ждать.
Все сразу увидели его – и заахали, будто в самом деле смотрели, как рождается на свет теленок. Все, кроме Тоя – он понял, о ком речь, еще до того, как Блэйд вылез из сарая. И кроме Бернис – она просто-напросто не умела разделять чужие радости.
– Вот он! Вот он! – завопил Нобл.
А Бэнвилл крикнул:
– Чтоб мне провалиться!
А Калла заметила:
– Ну и вид у него в одежде Бэнвилла!
Уиллади глянула на мужа, гордясь его поступком, но Сэмюэль не ответил на ее взгляд. Он столько перечувствовал, что был не в силах смотреть никому в глаза, даже Уиллади.
Сван же была уже в дверях.
– Я с ним поговорю! Я с малышами умею ладить.
Мысленная записная книжечка Уиллади быстро заполнялась.
Блэйд замер, увидев, как из дома вылетела Сван. Не успел он опомниться, она уже стояла рядом.
– Не выдавай, что меня знаешь! – шикнула Сван. – Родители разозлятся, что я разрешила тебе спать у меня в комнате.
Глаза Блэйда округлились, он напрягся, готовый сорваться с места. Когда взрослые злятся, лучше им не попадаться!
Но Сван положила руку ему на плечо:
– Не бойся. Когда мои родители злятся, ничего страшного не бывает.
Блэйд чуть успокоился.
– Почему ты ночевал у нас на сеновале?
Блэйд пожал плечами.
Сван сказала:
– Ничего. Это ничего. Просто любопытно.
Блэйд снова пожал плечами, поддернул штаны
Бэнвилла до самых подмышек, чтобы не сползали.
Сван зашептала:
– Ладно. Ты, наверно, есть хочешь. Пойдем, мама тебя покормит, а я пока расскажу, что можно говорить, а что нельзя.
Не каждый день увидишь, чтобы ребенок ел так жадно, как в то утро Блэйд Белинджер, а вокруг толпилось столько взрослых и все наблюдали с таким интересом. Сван пристроилась рядом, чтобы толкнуть его, если он вдруг запутается, что можно говорить, а что нельзя. Впрочем, нескромных вопросов никто не задавал. Спрашивали: «Помазать блинчики маслом?» или «Еще пару ломтиков бекона?» – и Блэйд только кивал. О себе он ничего не рассказал. За него это сделала Сван.
– Его зовут Блэйд, – объявила она, будто только что узнала. – Его родителей унес ураган, жить ему не с кем, придется нам его усыновить.
Той, стоявший в дверях, чуть не рухнул: ну надо же так врать! Между тем он понимал Сван. Тогда, возле лавки. Рас Белинджер ударил мальчика на ее глазах, и она не желает, чтобы это повторилось.
Не один Той понял, что история Сван шита белыми нитками. Сэмюэль точно знал, что мальчик зачастил к ним еще до урагана. А Уиллади и Калла всегда чуяли, когда Сван врет. Нобл и Бэнвилл несколько растерялись, зато Бернис (не имевшая ни детей, ни потребности в них, ни опыта общения с лжецами – сама она не в счет) приняла ложь за чистую монету.
– Мы не можем усыновить дитя только потому, что оно – сирота, – возразила она.
– Блэйд не «оно», – вспыхнула Сван.
