Джон Нэнс - На орбите (в сокращении)

На борту «Союза», 10 ч. 39 мин. по тихоокеанскому времени

— Одна тысяча метров, скорость сближения пять метров в секунду, — произносит Михаил спокойным голосом человека, ощущающего себя на передовом рубеже технологии более чем уютно.

Сергей кивает, не отрывая глаз от странного сообщения, только что поступившего с Байконура.

— Ты понимаешь, что, если он включит тормозной двигатель, нам придется нырнуть вниз? — спрашивает он.

— Ты наблюдал за ним в бинокль, Сергей. Никакого движения не заметил? Может, он увидел вспышки лазера, который я на него направил?

Сергей подхватывает пролетающий мимо лица бинокль, фокусирует его на одном из передних иллюминаторов летящего кормой вперед американского космического корабля. Изображение стабилизируется и вдруг резко увеличивается. Сергей в недоумении встряхивает головой:

— Что за…

— Сергей! — рявкает Михаил. — Он пошел. Прямо на нас.

Командир экипажа хватается за штурвал, а корабль американца все увеличивается в иллюминаторе «Союза», и тут Сергей вспоминает, что перед тем, как началось увеличение, он видел вспышку.

Рука Сергея дотягивается до рычага управления двигателем, он включает главный, бросая корабль вперед и вниз, однако американец наращивает скорость. Предпринимать что-либо уже поздно, американский корабль почти заполняет собой иллюминатор, и космонавты съеживаются, ожидая громового удара.

И тут «Бесстрашный» проносится мимо, разминувшись с «Союзом»: о том, какое катастрофически малое расстояние их разделяло, космонавты могут только догадываться, и кроме двух быстро бьющихся сердец никаких доказательств того, что другой корабль вообще существовал, у «Союза» не остается.

— Он все-таки включил двигатель! — говорит Михаил.

— Ты думаешь? — произносит Сергей, глядя в пустоту и пытаясь разжать стискивающие штурвал пальцы.

На борту «Бесстрашного», 21 мая, 10 ч. 40 мин. по тихоокеанскому времени

У Кипа не было ни секунды на то, чтобы растеряться.

Не осталось времени и на догадки о том, что промелькнуло в головном иллюминаторе меньше чем через минуту после включения двигателя. Может быть, спутник. Но чем бы это ни было, оно прошло невероятно близко и при этом беззвучно, точно иллюзия. Мысленный образ этой штуковины в памяти Кипа имеется, форма ее кажется странно знакомой, однако думать об этом некогда, все его внимание приковывает к себе передняя панель.

Правая рука Кипа управляет боковым рычагом, совершая мелкие, точные движения, на миг он ощущает гордость оттого, что научился-таки избегать перерегулирования. Возникшие при рывке корабля 3g давят на спину, но это терпимо, как и при взлете, четыре дня назад. Физическое напряжение выглядит пустяком в сравнении с психологическим потрясением: двигатель все-таки заработал. Кип пытается понять, как это произошло.

Огромным усилием воли Кип сохраняет нужный курс корабля и, словно в видеоигре, где выигрыш — это жизнь, а проигрыш — смерть, удерживает крохотную точку в пределах светящегося на экране индикатора высоты. Нос корабля медленно приподнимается, меняя вектор тяги тормозного ракетного двигателя и не позволяя Земле притянуть к себе «Бесстрашный» слишком быстро.

В инструкции сказано, что двигатель необходимо выключить, когда нос поднимется на восемьдесят градусов, а сам корабль все еще будет двигаться — с почти нулевой скоростью — кормой вперед, на высоте 145 тысяч метров. Кип знает, что «Бесстрашный» использует топливо и тягу для замедления своего движения, вместо того чтобы прорываться, раскаляясь, сквозь атмосферу, подобно сгоревшему несколько лет назад шаттлу «Колумбия». Когда топливо закончится и «Бесстрашный» перейдет в состояние свободного падения, у Кипа останется меньше минуты на то, чтобы включить двигатели малой тяги и развернуть корабль на сто восемьдесят градусов. После этого «Бесстрашный» будет просто падать, подобно древесному листку, в верхние слои атмосферы, кормой вниз, не набирая слишком большой скорости, при которой трение о воздух может разогреть и расплавить его обшивку.

С включением двигателя он запоздал на четыре минуты, так что садиться придется где-то на востоке штата Аризона. Нос корабля поднялся уже на тридцать градусов, и Кип по широкой дуге приближается к планете. Экран показывает, что скорость поступательного движения упала ниже 13 тысяч километров в час, в иллюминаторе все еще виднеются звезды.

Кипа тревожит мысль о том, что он с первой попытки должен будет найти место для посадки, не говоря уж о необходимости сообразить, как подвести к этому месту корабль.

Однако пока он управляет «Бесстрашным» уверенно, даже профессионально — и не может понять почему. Он не знает и половины того, что для этого требуется. И тем не менее его правая рука перемещает рычаг управления так спокойно и умело, как если бы руками Кипа водил настоящий астронавт — невидимый, но бесценный советчик.

Внезапно шум, толчки, тряска и мельтешение чисел на экране — все это стихает, словно некий звукооператор медленно уменьшил громкость звучания. Кип чувствует неожиданное спокойствие — утешительное, уютное, подтверждающее, что его руки действительно держат все под контролем.

Это кристально ясный миг мучительной, неописуемой красоты, и уже не в первый раз за время космической одиссеи на глаза Кипа наворачиваются непрошеные слезы. Это слезы признательности за то, что он просто-напросто существует. И впервые Кип ощущает, как его переполняет любовь к отдельному мгновению, к жизни — любовь столь глубокая, столь полная, что, даже если через несколько секунд всему этому придет конец, это чувство не исчезнет, оно будет жить и дальше, независимо от него. Он словно находится в месте, которого никогда не видел, в мгновении, которое хочется остановить, чтобы оно стало вечностью…

Сознание Кипа Доусона постепенно возвращается к реальности и к звукам, снова нарастающим вокруг, но теперь почему-то они не могут его напугать, хоть адреналин и разливается по венам Кипа наподобие речного паводка.

Он встряхивает головой, перегрузка все еще велика. Есть какой-то странный уют, думает Кип, в силе, с которой ракетное торможение вдавливает его в спинку кресла — подтверждая, что законы Ньютона пока что не отменены.

Экран показывает, что до отсечки двигателя осталось меньше сорока секунд, угол подъема носа приближается к шестидесяти градусам. Скорость поступательного движения упала ниже 800 километров в час.

Интересно, засек ли его какой-нибудь радар, имеет ли кто-нибудь в Мохаве хоть отдаленное представление о том, что он сошел со стабильной орбиты? Если ему не удастся найти аэропорт и он покалечится, а то и погибнет в глуши Аризоны, его могут не обнаружить в течение нескольких дней и даже недель. А то и лет.