Ну, а сейчас? Что ждет сейчас тех, кто находится в море?
Рука Иванова, державшая перо, дрогнула. Он вскочил и включил маленькую радиостанцию лаборатории.
Нетерпеливо поворачивая ручку настройки, инженер, наконец, услышал ответ на свои позывные:
— Слушает «Маяк».
Иванов узнал голос Травина, председателя рыболовецкого колхоза «Маяк».
— Здравствуйте, Николай Николаевич! Говорит Иванов. Где вы?
— У Черного мыса.
— Ого! Далеко… Как там? Тихо?
— Было, как в корыте. А теперь плоховато. Обманула нас тишина.
— Идите поскорее за мыс, в Песчаную бухту! Приближается сильный шторм.
Травин помолчал.
— Вряд ли успеем… Вышли мы сюда всей нашей флотилией, ведь здесь хамсу сейчас хоть ведром черпай! А на двух шхунах моторчики слабоваты…
— Посылайте сигнал бедствия!
— Не рановато ли, товарищ Иванов? Очень стыдно будет, если напрасно тревогу поднимем.
— Нет! Посылайте! Наш аппарат, предупреждающий о шторме, не ошибается.
Иванов выключил радиостанцию и, взглянув на часы, записал в журнал:
«Шесть часов тридцать минут. Штиль. У Черного мыса терпят бедствие шхуны колхоза „Маяк“».
В окно виднелось море, такое же гладкое, по-прежнему сверкающее солнечными бликами. Но цвет неба на горизонте как будто чуточку изменился. До прихода бури к Морскому коню можно было бы еще успеть сделать множество важных и интересных наблюдений, посмотреть, как ведут себя морские животные — крабы, морские блохи, рыбы-собачки…
Иванов снова взглянул на полоску на горизонте. Несомненно, она сделалась темнее. Придвинув к себе журнал, инженер написал:
«Выхожу на катере лаборатории на помощь судам „Маяка“».
Через десять минут, взревев мощными реактивными двигателями, катер «Пеламида», с свернутым на корме толстым буксирным канатом, рванулся в море.
Морской конь с гордо запрокинутой вершиной, походившей на голову лошади, пронесся мимо, и тень скалы на миг упала на зеркало в рубке «Пеламиды», в котором отражалось узкое лицо Иванова с гладко зачесанными черны ли волосами.
Как прощальный привет, прорвался вопль сирены и тотчас же снова утонул в гуле моторов.
Иванов резко увеличил скорость катера и взглянул в бинокль. На горизонте тянулась изломанная холмистая линия — волны, через которые надо было пробиться…
Плотина рухнула на рассвете, в тот час, когда начинают дремать даже ночные сторожа. Смывая на своем пути людей и легкие временные постройки, вода бурно хлынула с высоты ста пятидесяти метров, широко разлилась по долине, наткнувшись на упавшие глыбы бетона и, уже совсем спокойная, подошла к дому, где жили инженеры-строители. Глухо булькая в подвалах, просачиваясь под наскоро сложенный фундамент, вода угрожала зданию, но инженеры не торопились покинуть его: здесь они всегда были одни. Даже почтальон клал их газеты и письма в ящик у края шоссе, не рискуя идти дальше по узкому каменному забору, вдоль которого струилась река, прорвавшаяся к морю.
На седьмой день после катастрофы инженер Джемс Кеннеди торопливо просматривал газеты. Он читал только заголовки на первой странице, а потом выбрасывал газеты прямо в раскрытое окно. Одни бумажные листы тонули сразу, другие, распустившись парусом, скользили по воде, сталкивались, перегоняли друг друга и уплывали все дальше, дальше…
— Опять ничего, — сказал Кеннеди. — А признаться, я сегодня порядком струсил, прочтя слова: «Убийцы в Колорадо»… Оказалось — нападение на курьерский поезд.
— Про нас, конечно, напишут под другим заголовком: «Идиоты в Колорадо», — заметил Джонсон.
Его бледные губы растянулись в улыбку. Еще в детстве он научился смеяться над всем непонятным, страшным. Презрительная усмешка сделалась щитом, которым он прикрывал и растерянность, и ужас, и горе.
— Нет, серьезно: чем объяснить это упорное молчание о катастрофе после первого короткого сообщения? Наверно, сам удар, который обрушится на нас, будет менее мучителен, чем это бесконечное ожидание.
Слабо, как-то нерешительно звякнул телефон. Кеннеди быстро схватил трубку и обеими руками прижал ее к уху. Кабель был подмочен водою, и разобрать что-нибудь удавалось только с большим трудом. Кеннеди кричал, дул в трубку, просил повторить слова по буквам. Внезапно лицо его побагровело.
— Спасательная команда в шестой раз не могла пробиться в здание гидростанции. Стивен утонул. Погиб и Кид. Его унес поток.
— Тело главного инженера не нашли? — спросил Джонсон.
— Нет. Наверно, он уже в море и крабы расправляются с ним. Только, пожалуй, они отравятся. Такой мерзавец, конечно, никогда не попадался им. А Кида очень жаль…
Кеннеди посмотрел на дверь комнаты, в которой жил Кид.
— Придется написать его матери, пока мы еще трезвы.
Когда письмо было закончено, Кеннеди подошел к инженеру Браули, сидевшему в дальнем углу комнаты за столом, заваленным книгами и листами исписанной бумаги. Браули сосредоточенно смотрел на логарифмическую линейку.
— Генри, довольно считать. Ты слышишь: Кид не вернется никогда.
Браули досадливо поморщился и тряхнул головою. Яркорыжие волосы упали на глаза инженера; он привычным движением пригладил их и снова впился взглядом в линию визира. Через несколько секунд Браули с такой яростью швырнул на стол линейку, что стекло бегунка разлетелось на мельчайшие брызги.
— Тысяча двести! — воскликнул он.
— Что тысяча двести? — спросил Кеннеди.
— Запас прочности плотины, — с запинкой процедил сквозь зубы Браули.
— Здорово! Плотина в тысячу двести раз прочнее, чем надо, а рухнула она по причине, неизвестной инженерам, строившим ее! — воскликнул Кеннеди. — Какие там тысяча двести? Ты просто взялся не за свое дело. Разве мы настоящее инженеры? Мы люди «маленькой книги». Пока достаточно жалкого конспекта наук, вызубренного нами, мы еще кое-как справляемся. Но без таблиц Смита, номограмм Бука, справочника Робинса — что останется от инженеров Джонсона, Кида, Браули, Кеннеди? Ничего. За полями нашей «маленькой книги» вся техника для нас представляет сплошное «белое пятно».
Кеннеди побледнел, его черные глаза сверкали. Сейчас он ненавидел всех тех, кто дал ему диплом инженера без необходимых знаний, кто превратил его в слепого исполнителя, не могущего разобраться в том, правильно или неправильно решена главная техническая задача.
— Про людей «маленькой книги» ты не сам придумал. Это сказал Ваневер Баш, — заметил Джонсон.
