Осторожно, с колотящимся сердцем, готовый к бою и бегству, Бэйб вышел в ночь. Бабье лето было в самом разгаре — ни ветерка, ничего, что помогло бы перенести жару.
— Эй, Мелендес, — сказал один из банды, — да это Гусь.
— Эй, Гусь, детское время давно кончилось, — услышал Бэйб. Он повернулся, с трудом преодолев желание навести на них пистолет: это всего лишь шпана с крыльца. Четверо стояли, пили вино и курили. Пара девиц, одна довольно ничего. А курили, наверное, марихуану.
Тот, который напомнил о детском времени, их вожак Мелендес. Он сидел в распахнутой на груди рубашке, весь красный от духоты.
— Эй, Гусь, не боишься простудиться в одной рубашонке?! — крикнул он Бэйбу. — Хочешь, одолжу тебе свою куртяшку?
Его дружки рассмеялись.
Этот Мелендес умнее меня, подумал Бэйб. Эта мысль отвлекла его на некоторое время от идиотизма ситуации: поиск открытого молочного бара среди ночи с пистолетом в кармане. Шестнадцатилетний подросток не может превзойти меня в остроумии, решил Бэйб. Он постарался, чтобы его голос звучал как можно более непринужденно.
— Не знаешь, где тут ближайший молочный бар?
— В смысле открытый молочный бар, что ли? — уточнил Мелендес. — Ну, если тебе очень уж хочется, можешь взломать заведение вот тут за углом. Любители молочных коктейлей обычно так и делают.
Шайка опять заржала.
А Бэйб опять был оскорблен и унижен. Какой срам — терпеть поражение от какого-то неграмотного испанца! Бэйб взбежал по лестнице, заскочил к себе и надежно запер за собой дверь. Держа пистолет в кармане, он проверил, закрыто ли окно и нет ли кого в ванной. Распахнул дверь чулана, убедился, что никто не прячется среди одежды. Опустился на колено и заглянул, не залез ли кто под его кровать. Подошел к телефону, набрал номер гостиницы, попросил комнату 2001. Услышал встревоженный голос Джанеуэя:
— В чем дело?
Бэйб смутился.
— Это я…
— Да, Том, что случилось?
— Ничего. Ничего такого.
— Том, но ты ведь позвонил мне. Что там у тебя на уме, выкладывай.
— Да… собрался вот принять душ и завалиться спать, да решил позвонить вам и сказать, что все в порядке.
— Врешь.
— После того, как вы ушли, я был очень возбужден. Я испугался, мистер Джанеуэй, и просто захотелось поговорить, вот и все. Неважно с кем. Это была шутка.
— Ты все еще боишься?
— Нет. Я бы не стал звонить, пока не взял бы себя в руки. Не очень хочется дураком выглядеть.
— Опять врешь.
— Мне уже лучше.
— Хочешь, я приду?
— Нет, сэр.
— Хочешь, я приду и заберу тебя с собой, сюда?
— Правда, нет.
— Это не одолжение, пойми.
— Я понимаю, сэр, но если вы придете сюда, они поймут, что я не один, а если уйду, увидят, что никого тут нет. Давайте оставим все как есть, это лучше всего.
— По всей видимости, они в эту ночь не будут ничего делать. Они не знают еще, что Сцилла мертв: они вернулись на место убийства и увидели, что его нет. Им придется выяснить, чем все кончилось, а на это уйдет время. Так что беды большой не будет, если ты побудешь здесь. Откровенно говоря, что-то мне не нравится твой голос.
— Может, оттого, что я немного беспокоюсь. Понимаете, я выходил наружу… Вообще-то я позвонил, чтобы сказать вам: на улице нет никакого наблюдения, мистер Джанеуэй. Полиция так и не появилась.
Джанеуэй молчал.
— Я проверил тщательно — это действительно так.
— Ты выходил из дома? — с тревогой спросил Джанеуэй, и Бэйб почувствовал его нарастающий гнев. — Единственное, о чем я просил тебя, ты не выполнил.
— Только на секунду, сэр, туда и обратно, и все.
— Леви?
— Да, сэр?
— Ты и не должен был заметить людей из наблюдения. Четверо из Отдела сменят их утром. Ты что думаешь, когда они встанут на посты, на них будут майки с надписью: «Не мешайте. Веду наблюдение»?
— Не смейтесь надо мной. Просто у меня была информация, и я счел нужным поделиться ею с вами.
— Я не смеюсь, если бы я сейчас был у тебя, то дал бы тебе такого пинка, что ты запомнил бы на всю жизнь. Когда я уходил от тебя, там стоял легавый. Не в форме, но стоял; все как надо: и волосы длинные, и делал вид, что он статуя. Не нравятся мне твои речи и поступки. Часов в шесть я буду у тебя. Поставь будильник на без четверти. Если я приду, а кофе не будет готов, твоя жизнь будет действительно в опасности.
— Спасибо, мистер Джанеуэй.
— Да чего там. Я был другом твоего брата.
Они повесили трубки. Бэйб начал раздеваться, снимать со своего худого тела окровавленную одежду. Потом вошел в ванную, открыл оба крана, подождал, пока сошла ржавая вода, помыл ванну, снова включил воду. Брать или не брать с собой на время купания пистолет? Нет, такой дерганый стал, еще отстрелю себе что-нибудь.
Бэйб засунул пистолет обратно в ящик стола, вернулся в ванную, закрыл воду. Зашлепал назад, поискал какое-нибудь чтиво. Бэйб часто работал в ванне: ничего нет лучше теплой воды, когда надо копаться в материале, делать пометки или перечитывать книги по истории. За какую бы взяться теперь? Бэйб оглядел квартиру. Освещение яркое, четыре голые лампочки — одна у кровати, две освещают стол, еще одна у кресла для чтения в углу.
Бэйб остановил выбор на «1913» Каулз. Хотя она и не была известным историком, но выбрала год, который был интересен во всем мире. Там были факты и моменты, которые надо было хорошо понять, чтобы осмыслить не только войну, но и последовавшие затем двадцатые годы. Бэйб прихватил пижаму и вошел в ванную.
А дверь запирать?
Бэйб повесил пижаму на крючок и призадумался. Сердце снова забилось чаще. А зачем, собственно, запирать ее? Он никогда не делал этого. Хотя можно и запереть, это не значит, что он боится.
Бэйб полез в ванну, пробуя ногой воду: слишком горячая. Он открыл холодную воду, но кран сильно шумел — если кто-то проникнет к нему, он ничего не услышит за шумом воды.
Шумом? Вот эту струйку холодной воды, падающую в ванну, он называет шумом? Бэйб ждал, пока температура воды не станет сносной. Забравшись в ванну, он большим пальцем ноги мастерски закрыл кран с холодной водой и принялся листать книгу. Через некоторое время захлопнул ее и закрыл глаза.
Так он обычно приводил в порядок факты. Приказывал книге подчиниться ему. Прочитав и перечитав книгу, он крепко сжимал ее и приказывал фактам выстроиться в стройную систему в его голове. Лето в Лондоне было жаркое. Бывали случаи смерти от перегрева. Карпентьер уложил Уэллса-Бомбардировщика в считанные секунды, француз одолел англичанина. Набирало силу движение за избирательные права женщин, и одна суфражистка бросилась под королевскую лошадь на скачках в Дерби, при этом погибла. Танго считалось неприличным танцем. Бэйб задумался на минуту: хотя сам он не занимался танцами, все же смутно помнил, что где-то есть исследование, посвященное связи танцев различных эпох и морали, морали, склонности к сексу, крови и…..и
