огромным трудом достигают миссионеры, рушатся, как только прибываете вы, показывая обратную сторону монеты. Врачу-добровольцу трудно объяснить местному жителю, что он не может прооперировать его ребенка, потому что вот уже три недели в госпиталь не поставляют анестетики, когда из окна видно, как приземляются гигантские самолеты, до отказа набитые пивом и прохладительными напитками для участников ралли.
– А вам не приходило в голову, что мы просто хорошо выполняем свою работу? Глупо обвинять нас в том, что нам удалось стать более удачливыми там, где другие проигрывают, – прищурив глаза, ответил Фаусетт. – В обычной жизни это называется зависть. Я был вынужден вызвать вас, Шольц, а между тем сейчас мы плотно заняты транспортной операцией, и мне нужно решить миллион проблем. У нас все работают с полной отдачей. То, что вас уволили, еще раз повторю, закономерно. Вы засунули свой нос куда не следует, а как спортивный комментатор проявили некомпетентность. Разговор окончен, милейший.
– Как вам это удалось? – спросил Шольц.
– Удалось – что?
– Чтобы меня уволили.
– Это решение вашего руководства. Я просто напомнил вашему шефу, что гонки в Африке – востребованная тема. Но освещать ее должны профессионалы, причем согласовывая с нами свои материалы. Еще я сказал, что мы готовы к сотрудничеству. Дадим фотографии, подбросим интересную информацию. Читатели будут в восторге. Но, конечно, публикация должна сопровождаться рекламой продукции наших уважаемых спонсоров. Ведь, как известно, сегодня журналистики без рекламы не существует.
– Да уж.
– Мне приятно, что вы это понимаете, и верю, что увольнение послужит для вас уроком. Быть амбициозным неплохо, но в вашем возрасте строить иллюзии, что вы без чьей-то помощи добьетесь высоких целей, извините, глупо.
Алекс Фаусетт открыл коробку с гаванскими сигарами, достал одну и со вкусом прикурил.
– А знаете, Шольц, вы не первый, кто пытался выступить против нас. Скандальные публикации, связанные с ралли, появлялись и раньше. И авторы этих публикаций, по крайней мере большинство из них, тоже остались без работы.
– Вы хотите меня утешить или напугать? Все равно факты остаются фактами, и рано или поздно все это дерьмо вылезет наружу, как вы ни пытались бы его скрыть. В этом году вас заставили приостановить соревнования, надеюсь, очень скоро их закроют окончательно.
– Посмотрим, посмотрим. Но хочу вас огорчить. Приостановка принесет нам больше дохода, чем мы планировали изначально, держа в уме благополучный сценарий. В будущем, подчеркну – в будущем, тоже может возникнуть что угодно, но мы в накладе не останемся.
Австриец пожал плечами и направился к выходу. На пороге он оглянулся и сказал:
– Вы оставили за скобками тему заложников. Так вот, хочу предупредить, если хоть один из них умрет, я расскажу их близким, что произошло. И предстану в качестве свидетеля, если они решат подать в суд на вас.
– Ах, как страшно! – засмеялся Фаусетт.
– Напрасно вы бравируете. Отец одного из заложников не последний человек в Италии. Если его сын умрет, ваша жизнь будет стоить меньше вот этой гаванской сигары. Уж я постараюсь объяснить безутешному родителю, кто является прямым виновником смерти. Вы уже никогда не сможете спать спокойно. – Он подмигнул англичанину и завершил: – На войне как на войне, и еще посмотрим, кто проиграет.
Выйдя из палатки, Шольц направился к вертолету Нене Дюпре. Пилот был полностью поглощен работой – менял воздушные фильтры двигателя.
– Я ухожу! – произнес австриец вместо приветствия.
– Куда?
– Не куда, а вообще. Твоему другу Фаусетту удалось добиться, чтобы я остался без работы.
– Фаусетт не мой друг, – напомнил ему Дюпре. – С таким и черт не будет дружить. А что, собственно, произошло?
Выслушав австрийца, он озадаченно посмотрел на него:
– Ты что, осмелился угрожать ему? У тебя крыша не поехала от жары? Фаусетт – страшный человек.
– Да брось, что он может мне сделать?
– Он – ничего. Но вот Механик – что угодно.
– Механик? – удивился репортер. – А кто такой Механик?
– Бруно Серафиан, бывший наемник. Он полжизни провел в Африке. Ходят слухи, что на нем до фигища трупов. Работает он не один, у него целая бригада. Короче, этот Механик очень опасный человек.
– Ты думаешь, что Фаусетт попросит его расправиться со мной?
– Именно так я и думаю. Хватит одного его слова, чтобы ты попал в аварию со смертельным исходом, или, не знаю, ядовитую змею тебе подсунут. – Нене открыл свой маленький холодильник и протянул Шольцу банку с пивом. – На, попей пока. У меня такое впечатление, что ты не совсем понимаешь, какие у них возможности и насколько развязаны руки. Мы же почти каждый день меняем страны, и во всех этих странах процветает коррупция. Мы не в Париже и не в Вене, где достаточно набрать номер телефона, чтобы тебе на помощь тут же примчалась полиция. Здесь полиция если и приползет, то для того, чтобы арестовать тебя.
– Пытаешься меня напугать? Ну что же, тебе это удалось.
– Нет, – с улыбкой возразил Нене, – не пытаюсь. Или, возможно, да. Наверное, будет лучше, если ты навалишь себе под ноги от страха и как можно скорее уберешься отсюда.
– А у меня такой возможности нет. Я всегда был зависим от организаторов, и они предоставляли мне транспорт.
– Не надоедай, а!
Он допил свое пиво, швырнул банку в коробку и молча стал наблюдать, как только что приземлившийся «Ан» подруливает к месту, где выстроилась длинная очередь автомобилей. Затем, понизив голос, хотя поблизости никого не было, сказал:
– По-любому тебе нужно убраться отсюда как можно раньше. Где твои вещи?
– В палатке.
– Сколько тебе нужно времени, чтобы собрать их?
– Да нисколько. У меня нет ничего такого, что нужно собирать. Камера, планшет и документы у меня всегда с собой. А без грязных носков я обойдусь.
– Ну ты даешь! – фыркнул пилот. – Ладно, хотел лететь к туарегу, но будет лучше вытащить тебя отсюда… – Он кивнул в сторону самолета. – Иди туда, затеряйся среди людей, а через полчаса возвращайся и залезай в вертолет через заднюю дверь. Спрячься под сиденьем. Я пока схожу в душ и буду делать вид, что знать ничего не знаю. Но сразу говорю, если у меня возникнет хоть малейшее подозрение, что тебя кто-то видел, рисковать не буду. Не хочу никаких терок с Фаусеттом, а тем более с Механиком.
– Буду осторожен.
– Кто бы сомневался. О господи, какого хрена я это делаю!
– Предполагаю, потому что ты человек порядочный.
– И какая мне от этого польза? Вот уже второй десяток лет я рискую грохнуться на этом чайнике посреди пустыни и стать обедом для гиен. У меня до сих пор даже нет собственного
