— Мило, не правда ли? — Валентина Олеговна уловила интерес во взгляде Корнилова. — У нас есть один знакомый, который, словно маг, раздобывает такие потешные вещи из прошлого. Представьте себе плакат... — она не закончила фразы. Дверь веранды открылась, на пороге стоял сухой, подтянутый, улыбающийся — именно такой, каким обрисовал его Семен Бугаев, — Павел Лаврентьевич. Только глаза были не безразличные, а тревожные.
— Валентина требует сменить «Аркадию» на «Виллу «Валентина», — сказал он, энергично пожимая руку полковника. Наверное, слышал их разговор в открытые окна веранды. — Я бы и рад, но где найдешь такую табличку? Не просить же мастеров у себя на заводе? Неэтично... Разговор с милицией, наверное, требует уединения? — он посмотрел на Корнилова с хитрой улыбкой. — Валентина, мы пойдем в кабинет, а ты готовь чай.
— Что ты командуешь? — кокетливо возразила жена. — Может быть, Игорь Васильевич не возражает против моего присутствия? Корнилов промолчал.
— Вас позовут, мадам, — так же шутливо ответил Плотский и, взяв полковника под локоть, повел по коридору.
Открытые окна кабинета выходили на запад, и лучи вечернего солнца, пробившись сквозь густые заросли сирени, причудливо трепетали на стекле. Корнилов сразу обратил внимание на большой мраморный камин. В топке лежали ольховые поленья и даже несколько завитков бересты — поднеси спичку — и побежит теплое, живое пламя.
— У меня уже побывал ваш сотрудник, — сказал Павел Лаврентьевич, показывая полковнику на большое удобное кресло. Сам он сел в кресло-качалку напротив Корнилова и привычно оттолкнулся. — Очень симпатичный молодой человек. По фамилии... — директор наморщил лоб, но, так и не вспомнив фамилии, махнул рукой, — впрочем, это не так важно! Значит, происшествие на волейболе не разъяснилось?
— Возникли новые вопросы, — сказал Корнилов.
— Интересная у вас профессия, Игорь Васильевич! Я в детстве мечтал стать сыщиком, а судьба по-иному распорядилась — стал директором завода.
— Судьба прекрасно распорядилась...
— Эх, Игорь Васильевич! — вздохнул Плотский и опять качнул кресло. — Это так кажется — директор, руководитель большого коллектива, почет, уважение, оклад, машина. А что стоят для директорского здоровья такие понятия, как план, вал, номенклатура, соцобязательства?!
— У нас тоже есть свои трудности, — сказал Корнилов. — Иначе я не тревожил бы вас в неурочное время.
— Да, понимаю. Готов помочь, если это в моих силах. Вас интересует мой шофер?
— Да, Антон Лазуткин.
— После вашего звонка я стал вспоминать: что же я знаю про Антона? — задумчиво сказал директор. — И ужаснулся! Почти ничего. Работает человек с тобой рядом, кажется, что знаешь о нем все — улицы, по которым он предпочитает ездить, любимые присказки и словечки, а когда вопрос встает серьезно — оказывается, он для тебя совсем чужой. Да я ничего не знаю о нем! По-настоящему. Чем живет, о чем думает...
— Он давно вас возит?
— Пять лет. Водитель прекрасный. Характер, правда...
Корнилов посмотрел на Плотского вопросительно.
— Антон — человек скрытный, себе на уме, — он поморщился. — По-моему, умеет устраивать свои дела — всюду у него знакомые, друзья. Я имею в виду магазины, мастерские... — директор широко развел руки. — И вообще. Я о нем ничего не знаю! Это плохо, но не станешь же насильно лезть к человеку в душу?
— Вам его кто-нибудь рекомендовал?
— Да. Мой помощник Сеславин. Он, знаете ли, всю мелочевку берет на себя. Предшественник Лазуткина ушел на пенсию, Сеславин нашел Антона. Если не ошибаюсь, в «Скорой помощи». Там ведь классные водители.
— Он знал Лазуткина раньше?
Плотский снова развел руками:
— Понятия не имею. Водит он хорошо, не ворчит, когда надо задержаться, остальное — вопросы отдела кадров, моего помощника. А почему вас так заинтересовал Антон? Если не секрет, — он поднял ладонь с растопыренными пальцами, — ради бога, я секретами не интересуюсь.
— Какие у меня от вас секреты? — успокоил Корнилов Павла Лаврентьевича. — Ваш Лазуткин...
— Не мой, — покачал головой директор. — Не мой личный, заводской, принятый на работу отделом кадров.
— Лазуткин, — продолжал Корнилов, — возил вас иногда на волейбол. И многие видели его в обществе потерпевшего Терехова. Даже видели их ссорящимися.
Плотский удивленно смотрел на полковника.
— А кто такой Терехов?
— Один из игроков. Бугаев показывал вам его фото, вы сказали, что не знаете этого человека.
— Да, да. Показывал. Я действительно его не знаю.
— И никогда с ним не разговаривали? Не ссорились?
— Помилуй бог! Я ссорюсь только со своей женой. И то очень редко.
— Ну если не ссорились, то громко разговаривали?! Кто-то из игроков мог слышать ваш разговор.
— Нет! — Плотский говорил без всякого смущения. — Я не знаю этого человека. Может быть, и видел когда-то, но разве всех упомнишь?
Корнилов понял, что настаивать бесполезно. Даже если устроить очную ставку с Травкиной, директор разведет руками и скажет: «Вы ошибаетесь, Еленочка. Я никогда не разговаривал с этим человеком!» Да если и ссорился, мало ли что бывает!
— Вы предполагаете, что ссора этого человека с Лазуткиным зашла так далеко? — спросил Плотский с любопытством.
— Сейчас трудно сказать.
— Постойте, постойте, — Павел Лаврентьевич поднял руку. — Когда убили Терехова?
— Тяжело ранили, — поправил Корнилов. — В прошлое воскресенье, двадцатого...
— Двадцатого я ездил на волейбол с другим водителем.
— Лазуткин отпросился?
— Да. Какие-то домашние дела. Но время от времени мы ездим на волейбол с Сеславиным. Он хороший волейболист. И хороший водитель. И Антон получил выходной. А двадцатого и Сеславин был занят...
— И в то воскресенье Лазуткина на волейбольной поляне не было?
— Я же говорю — отпросился!
— Лазуткина видели в тот день на поляне, — сказал Корнилов и внимательно посмотрел на Павла Лаврентьевича.
— Не может быть! Зачем? — Плотский недоумевал. — Он ко мне не подходил.
— Павел Лаврентьевич, в последние дни вы никаких перемен в вашем Антоне не заметили?
— Нет. Не заметил, — рассеянно ответил директор и тут же спросил: — Что он делал на поляне в воскресенье? Может быть, это ошибка? Кто-то обознался? Да и откуда его знают? В волейбол он не играет, лежит себе, загорает...
— Зато вас знают. И знают, что он — ваш шофер. Павел Лаврентьевич, он никогда не предлагал вам купить старинный камин? — полковник показал на камин, красующийся в кабинете. — Старинные бронзовые ручки, панели красного дерева?
