Девушка поднялась и удивленно смотрела на ассистента своего отца.
Аритомо Ямада схватил ее руки.
— Только вы можете его спасти, Тиэми Тода, — взволнованно произнес он. — Только вы!
— Но что он сделал? Почему его заперли? Отец говорит, что он преступник, безумец, опасный для окружающих маньяк.
— Ложь, Тиэми Тода! Степан Бакшеев — замечательный человек и настоящий ученый. Он раскрыл правду дельфинам, ты ведь тоже знаешь теперь о них все. И Степан рассказал им о твоем отце, о его преступлении перед человечеством. Твой отец и Косаку Хироси готовят расправу над Степаном. Его хотят использовать в качестве подопытного животного при экспериментах.
— Я не верю вам, Аритомо Ямада.
— Это слишком чудовищная правда, лучше бы кто-то другой поведал ее тебе. Может быть Степан… Он, наверное, сумел бы сделать это иначе.
— Говорите же!
— Тогда слушай.
…Когда Аритомо Ямада закончил рассказ, Тиэми Тода не проронила ни слова. Она сидела, опустив голову, и длинные тонкие пальцы ее теребили край кимоно.
— Ты веришь мне? — спросил Аритомо Ямада.
Тиэми Тода молча поднялась и, не обернувшись, вышла из комнаты.
7.
Мрак, таившийся по углам, с усилием преодолевало желтоватое пятно электролампы, забранной в решетчатый колпак. Пол был застлан грубо выделанным татами из рисовой соломы; низкий овальный столик да твердый валик, служивший подушкой, составляли все убранство помещения.
Окна в камере, как, впрочем, и в других помещениях острова, отсутствовали. Дверь уходила при открывании в стену и не имела традиционного в европейских тюрьмах «волчка».
По подсчетам Степана прошло двое суток. Тогда за ним пришли.
С охранниками был майор Масаси Кэндо. Неизменная улыбка и на этот раз растягивала его губы.
— Господин профессор просит вас проследовать в лабораторию, — вежливо, но без обычного поклона сказал начальник охраны. — Покажите ваши руки.
Степан протянул руки вперед, почувствовал, как их охватили металлические обручи. Он потряс наручниками, майор Масаси Кэндо знаком остановил его.
— Не трудитесь, — сказал он. — Это для вашей же пользы. Вы очень сильны и безрассудны.
Степан шел, окруженный желтыми стражами, и думал о необходимости увидеть Аритомо Ямада, связаться с ним, поведать о новой затее профессора Накамура.
Они подошли к помещению операционной, и самые дурные предчувствия охватили Степана.
Хозяин лаборатории, облаченный в белый халат с короткими рукавами, держал единственную руку с растопыренными пальцами перед собой и ждал, когда она просохнет. Рядом стоял служитель и готовился надеть профессору на руку резиновую перчатку.
Накамура подошел вплотную к Степану.
— Вы не захотели помочь мне убедить этих тварей сотрудничать с нами, — сказал он. — Сейчас вы увидите, какой путь избрал я для достижения все той же цели.
Охранники усадили Степана Бакшеева в высокое кресло неподалеку от широкого стола, на котором высился огромный продолговатый чан, наполненный водой. Охранники встали за спиной Степана.
По команде профессора Накамура четыре служителя внесли дельфина. Он лежал на длинном куске парусины. Служители осторожно опустили дельфина в чан, закрепили ему голову и удалились.
Вдруг Бакшеев увидел Косаку Хироси. Патологоанатом вошел в операционную, неся в руках стеклянный ящик с хирургическими инструментами. Косаку Хироси увидел Бакшеева и едва заметно пожал плечами, будто давая понять, что он, Косаку Хироси, здесь ни при чем.
— Приступим, — сказал профессор Накамура, и вдвоем с Косаку Хироси они принялись колдовать над головой дельфина.
Вдруг дельфин дернулся, брызги полетели во все стороны. Накамура и патологоанатом отступили в сторону, держа в руках окровавленные инструменты.
— Что вы делаете, изверги! — крикнул Степан. — Ведь это мыслящее существо!
Косаку Хироси снова пожал плечами, профессор Дзиро Накамура что-то пробормотал неразборчиво, повернувшись спиной к Бакшееву.
Дельфин перестал биться и замер. Он совершенно не дышал.
«Если дельфин еще жив, — подумал Степан, — то находится в глубоком оцепенении. Такое состояние бывает у людей, перенесших эпилептический припадок».
Степан Бакшеев попытался подняться в кресле, но охранники взяли его за локти и настойчиво потянули назад.
Неожиданно дельфин ожил. Его движения были неестественно быстрыми, и Степан узнал в них признаки, предвещающие смерть.
Расплескав воду из чана, дельфин затих.
— Русские говорят: первый блин комом. Не так ли? — сказал профессор Накамура, служитель мыл его руку под краном.
— Вы преступник… Убийца!
— Преступление — относительное понятие. Все зависит от того, по какому кодексу оно рассматривается. Дельфины не хотели работать на Божественную Империю добром, заставим их служить нам другим методом. Небольшая операция на мозге — и эти твари становятся послушным орудием в моих руках. Они будут нести взрывчатку туда, куда им будет приказана. Следующим на этом столе будет Фаситор, затем — Фист-кых. И они начнут работать на Империю безо великих бредовых идей о благе для всего человечества. Честное слово, Бакшеев, если б я не был уверен в том, что первым на Земле установил контакт с дельфинами, то считал бы их вашими учениками. Дельфины агенты красных! Неплохо для газетных заголовков, не правда ли?
Профессор Накамура улыбался.
— Вы чудовище, вы недостойны называться человеком!
Степан Бакшеев рванулся с кресла и облепленный повисшими на нем охранниками бросился к профессору Накамура. Профессор попятился, Степан был страшен.
Кто-то из охранников ловко ударил Степана ребром ладони по шее, и он потерял сознание.
8.
Капитан яхты, арендованной Адольфом Гофманом-Таникавой для берлинского корреспондента, принял своего пассажира в небольшом рыбачьем поселке, лежащем на тихоокеанском побережье острова Сикоку. Когда Генрих Раумер оказался на борту, капитан, малоразговорчивый, угрюмого вида, кряжистый японец, вывел яхту из бухты Сусаки, прошел миль пятьдесят к осту, потом повернул к югу, оставив за кормою мыс Мурото.
Потом он еще не раз менял курсы и весь день беспокойно оглядывал горизонт, успокоившись только ночью, когда передал штурвал помощнику, хромому, с изрытым оспой лицом, корейцу. Третий член экипажа яхты, моторист, почти не вылезал из машинного отделения, где споро суетился на редкость сильный двигатель и уносил элегантную яхту в беспредельные просторы Тихого океана.
Весь день Генрих Раумер провалялся на койке в тесной каюте, которую капитан отвел своему пассажиру. Он пытался уснуть, но сон не приходил… Раумер знал, кто командует отрядом подводных лодок, идущих из далекой Германии. Мысль о встрече с единственным братом, да к тому же с близнецом, не давала Раумеру покоя. Как и у многих немцев, сентиментальность, связанная с культом семьи, домашнего очага, патриархальных традиций, была и отличительной чертой Генриха Раумера-Шрайбера тоже.
