— Да, нелегкую задачу ты взял на себя, Ханнес. И что же дальше? А дальше нужно крикнуть: «Стой! Не двигаться! Пограничный наряд!» Это совершенно ясно. Это же твой долг, или... — Он запнулся на этом «или», но я почувствовал в его голосе нотки упрека. Не взглянув на меня, он приставил бинокль к глазам, как будто увидел что-то интересное.
Солнце заливало землю мягкой теплой волной позднего лета. Невдалеке на кривой сосне сидела сойка и бесцеремонно разглядывала нас, потом ей это надоело и она принялась ревностно чистить свои перья.
«Или»... Это вскользь брошенное слово не давало мне покоя. Решать всегда нелегко, это верно. Но верно также и то, что в данном случае иного выхода нет. Или — или.
— Ты знаешь, здесь для меня нет никакого «или», здесь, на границе, — сказал я.
— Границы повсюду, — резонно заметил Цорн. — Классовые границы и так далее...
— Это Беккер всегда так говорит: «И так... И так далее...» — Я уже начинал злиться. — В данном случае граница проходит через нашу семью. И нечего меня агитировать!
Цорн смутился.
— Извини, но я просто хотел сказать, что ты слишком все усложняешь...
Я успокоился и, чувствуя, что несправедлив к нему, перевел разговор на другое:
— Ты помнишь тот случай в Зальцбруннене? — Цорн задумчиво кивнул, и я продолжал: — Тогда мне не потребовалось и десяти секунд, чтобы принять решение, когда эти наглецы предложили мне пять тысяч марок, чтобы я пропустил их через границу. Меньше десяти секунд! Куда только девалась вся их спесь и хладнокровие! Поощрение, которое я получил за это, понятно, радовало, но мне это было совсем не трудно.
— А сейчас трудно? — Он поправился: — Сейчас по-другому?
Не ответить было нельзя, и я сказал:
— Я не допущу, чтобы он стал врагом. Это зависит теперь не только от него...
— Ты прав, но рассуждения ничего не меняют, надо действовать.
«Действовать, — мысленно повторил я. — То, что я сделал, отведет беду от него, от Уты и от меня».
Скоро восемь. Дежурство подходит к концу. Сегодня оно не прошло так, как обычно, когда кажется, будто минуты тянутся медленно, словно тягучая масса из бездонного сосуда.
Мы с Цорном разом вздрогнули от грохота мчавшегося мимо поезда. Выбрасывая высокие клубы дыма, он взбирался по склону. Я вновь подумал о Вальтере Борке. Где бы он ни находился в настоящее время, я был уверен, что он не сидел в поезде, абсолютно уверен. Трудно сказать, какое решение относительно него будет принято и кем, но, несомненно, оно будет справедливым.
Решив следовать совету отца, который говорил: «Никогда не останавливайся на полпути», накануне вечером я разыскал в справочнике номер телефона предприятия, на котором работал инженер Борк. Прошло довольно много времени, прежде чем мне ответил чей-то ворчливый голос. Я спросил, как позвонить секретарю партийной организации. Незнакомец упорно пытался выяснить, зачем и по какому вопросу мне понадобился секретарь, и наконец сообщил пятизначный номер. Прошло еще целых полчаса, пока я сумел дозвониться.
Я тщательно продумал то, что должен был сказать, и тем не менее мой рассказ получился недостаточно связным. Я говорил сразу обо всем: об оставленном портфеле, совещании в Мюнхене, рубцах на спине Борка. Секретарю пришлось несколько раз прерывать меня, чтобы понять суть дела. То, что он сказал в заключение, успокоило и ободрило меня: «Мы вам очень благодарны, товарищ. И, уверен, Вальтер Борк также будет вам благодарен. Может быть, не сегодня и не завтра, но будет благодарен». Я уже хотел повесить трубку, когда мой собеседник добавил: «Уте Борк сейчас особенно нужны забота и внимание. При первой же возможности постарайтесь навестить ее. Если мне удастся, я завтра к вам приеду». В трубке щелкнуло...
— Так вот, Борк не уехал, — сказал я Цорну, — только Ута об этом не знает.
Цорн задумчиво покачал головой.
— Может быть, он арестован? Вполне вероятно, что так.
Я знал об этом так же мало, как и Цорн, да он и не ждал от меня ответа. Все ясно, все решено. Оставалось только ждать. Мне это не было тяжело, я знал, что поступил правильно.
А Ута? Для нее это будет нелегко. Ей предстоит серьезный разговор с отцом. Вероятно, не сегодня, но, во всяком случае, скоро. Они должны многое сказать друг другу. Я помогу Уте. Это будет уже не тот несвязный разговор, как в то воскресенье в ее комнате.
Я подумал о прощальных словах Вальтера Борка: «Каждый сам кует свое счастье...» «Свое счастье!» Нет, это сомнительная мудрость. Нельзя ковать одно свое счастье. Кто хочет только собственного маленького счастья, руководствуется другим принципом: «Своя рубашка ближе к телу».
А такие принципы не годятся для нас. Так жить нельзя. Не должен так жить и Вальтер Борк.
Если бы я стал следовать этим правилам, мне сейчас было бы гораздо легче. Подальше от этой девушки. Ее отец хотел бежать на Запад, значит, преступник. Выбросить ее из головы, доложить начальству, и дело с концом. Все очень легко. Но у нас этого не может быть. Нельзя так просто подходить к своим решениям и оценкам... «Вальтер Борк будет вам благодарен» — это слова секретаря. Да, теперь он, наверное, поймет, что нельзя оставаться один на один со своей бедой. Остается еще четверть часа — и смена. Воздух потеплел и стал как бы мягче. Пахнет хвоей.
Я думаю об Уте. Я знаю, что сейчас она сидит у широко открытого окна и ждет меня. Когда я ей все расскажу, она поймет меня и одобрит мое решение, хотя ей будет очень тяжело. Но ведь я буду рядом...
Цорн расправил плечи. Долгие часы дежурства на смотровой вышке его не утомили. Ему нравится идти широким крепким шагом, внимательно наблюдая за тем, что происходит вокруг. Он видит лес, траву, птиц, зверей совершенно другими глазами, чем я, и может без конца говорить о растениях и животных. Иногда во время дежурства ему нужно напоминать, что он не на экскурсии. Тогда, замедлив шаги, он подождет, пока к нему подойдешь, и шепнет: «А пестрого дятла на засохшей сосне вы, товарищ фельдфебель, не заметили. Спорим!» Его ничего не стоило завести, сказав, например: «Конечно, я его видел. Но это был не пестрый, а черный дятел...»
Но сегодня он говорит совсем другое: «У вас с Утой все будет хорошо... Спорим!»
Еще не пробило восемь, как вдали на полевой дороге показался наш автомобиль со сменой. На перекрестке, где дорога была изъезжена тракторами, водитель слишком сильно дал газ, и задние колеса забуксовали, выбрасывая грязь и траву. Цорн презрительно хмыкнул и выругался.
— Нет, Бергман никогда не научится! А такой специалист, как я, пропадает!
За Беккером рядом с разводящим в машине сидел незнакомый мужчина. Я пытался угадать, кто это. Через несколько минут, когда мы подошли к машине, я узнал голос человека, говорившего со мной по телефону. Мы обменялись рукопожатием.