Стало понятно, из‑за чего так смутился Антон. Но, с другой стороны, никто его за язык не тянул, и раз уж сказал «а», то изволь сказать и «бэ».
В подобных мыслях я была не одинока: Натали, кажется, была бы не прочь и весь алфавит прослушать. Как бы невзначай заменив опустевшую тарелку Антона остатками собственного изрядно подтаявшего мороженого, баньши задействовала всё своё обаяние (а может, какие‑то другие таланты) и выпытала у светлого некоторые подробности его личной жизни.
Оказалось, наш временно лысый был отнюдь не стажёром, как обозвал его однажды Сокол, — стажёру охрану потенциального вместилища не доверили бы — а специалистом по тёмной нежити (тут нам с Серым авторитетно разъяснили, что светлой нежити в природе не существует — только обычная и тёмная). В обязанности такого специалиста среди прочего входит инспекция состоящих на учёте семейств оборотней, которые к нежити любой категории вообще‑то не относятся, так как в обеих ипостасях самая, что ни есть, жить, но проверять‑то надо, и, как сказал Антон, не ветеринара же к ним посылать? В одну из таких проверок он и познакомился с милой девушкой с романтичным и, очевидно, традиционным для вервольфов именем — Ксюша.
— Она из сечевиков, — рассказывал светлый, доедая уже моё мороженое. — Ну, из запорожских волкодлаков…
И снова Соколу пришлось просвещать нас с Серым, открывая неведомые доселе страницы украинской истории. Рассказывай нам такое в школе, успеваемость значительно поднялась бы. Хотя не знаю, многие ли поверили бы в то, что многочисленными победами в сражениях разных эпох, вплоть до последней войны, казаки обязаны оборотням в своих рядах. Но я сейчас в этом ни на миг не усомнилась, и увлечённо слушала о ратных подвигах волкодлаков и длаков — медведей. Последних, к сожалению, в настоящее время уже почти не осталось.
— Уймись, Сокол, — оборвала интереснейший рассказ баньши. — Не перебивай мальчика.
«Мальчик», спохватившись, затравленно огляделся и, судя по всему, снова приготовился краснеть.
— Да я уже всё рассказал вроде бы… — промямлил он, уткнувшись в пустую тарелку. — Два года уже встречаемся… Вот.
— И часто кусается? — сочувственно поинтересовался Серёжка.
Антон всё‑таки покраснел и через силу выдавил, что она не кусается и вообще очень добрая, а «это» случайно получилось. За случайность расплачивались теперь оба: он — сверкающей лысиной, она — домашним арестом.
Удивительно, насколько быстро изменилась ситуация и моё отношение в этой ситуации к новым знакомым. Светлый теперь не казался кровожадным убийцей, тёмный не был таким уж ехидным гадом, Натали — та сразу была милашкой, невзирая на неординарные вокальные данные, а теперь и вовсе воспринималась мной почти как подружка. Интересно только, как они воспринимают саму меня? Я же тут вроде как неофициально, да и не нужна, если подумать…
Подумать не получилось: Натали вдруг обхватила голову руками, а в следующий миг согнулась, практически упав на стол, и уши заложило от протяжного воя. Это произошло так быстро, что даже Сокол не сразу понял, что случилось. Кинулся к женщине, а потом, затормозив на ходу, сгрёб Серёгу за шиворот, рывком поднимая со стула и вытолкал парня в коридор.
— Мертвечиной тхнет. Ася, дай ей воды с солью, когда отпустит.
— Почему я?
Отвечать на мой вопрос было уже некому: в кухне остались только я, да перешедшая с воя на негромкий плач Нат. Вот оно, значит, как происходит… Блин, хоть бы сказал, сколько соли!
Я сделала слабый раствор, как при обезвоживании, и протянула стакан притихшей баньши. Но Натали словно не заметила.
— Он умрёт, — сказала она, выпрямившись. — Умрёт.
— Наташ, ты чего?
Я заглянула ей в лицо, но увидела лишь застывшую бледную маску с остекленевшими глазами и едва шевелящимися губами.
— Он умрёт. Всё уже решено.
— Натали! — я что было силы затрясла её, вцепившись в плечо.
— Спаси! — она резко повысила голос, и я чуть не выронила стакан. — Спасёшь, будет твоим. Навсегда.
— Спасу, — пообещала я, с трудом уняв дрожь. — Обязательно. Ты только скажи, как.
— Что — как? — непонимающе посмотрела на меня баньши.
— Ты сказала…
— Я что‑то сказала? — она вырвала у меня стакан, сделала глоток и поморщилась. Схватила стоявшую на столе солонку, бухнула в воду всё её содержимое и с удовольствием выпила эту гадость. — Если я что‑то сказала, то это предназначалось тебе и только тебе. И никто другой об этом знать не должен.
— Но…
— Только тебе, — повторила она строго. — И не вздумай никому рассказывать, если не хочешь беды.
Ночью Сокол опять храпел. Я несколько раз пинала кресло, это помогало, но ненадолго. После очередной неудачи я решилась на более жёсткие меры. Встала, подошла к спящему и попыталась тычками перевернуть его на бок. Но разве ж такую тушу сдвинешь? Тогда я зажала ему пальцами нос. Колдун открыл рот — храп стих.
Однако стоило мне вернуться в постель, как этот гад захрапел снова! Я слушала его ещё, наверное, час, пока усталость не взяла своё, и я не отключилась.
Отоспаться, как и вчера, мне не дали. На часах ещё и девяти не было, когда в дверь позвонили.
Кутаясь в покрывало, я слушала, как колдун в самых искренних выражениях заверяет Ле Бона, которого вновь не пустил дальше прихожей, что только тем и занят, что готовит для него вожделенные «notes». Бельгиец недовольно покудахтал и убрался, несолоно хлебавши, а тёмный вернулся в комнату и принялся безбожно шуметь, выискивая что‑то в шкафу.
— Лучше бы и правда выкладками занялся, — проворчала я.
— Доброе утро, — беззаботно отозвался Сокол. — А что там заниматься? Сказал, через три дня, вот через три дня и отдам. Или через четыре.
Финальным аккордом громыхнула упавшая полка. Пора вставать. Тем более что проснулся Серёжка: протёр глаза, огляделся, скользнул по мне чужим равнодушным взглядом, и я сразу же почувствовала себя лишней и ненужной, и в этой постели, и в этой квартире, и в его жизни, наверное, тоже. Но это длилось всего лишь мгновение: он улыбнулся, и не успевшее угнездиться в душе мерзкое чувство растаяло без следа. Осталась лишь тревога от вчерашних слов Натали — тревога и надежда, которыми я ни с кем не могла поделиться.
— Держи, — едва я села, колдун бросил мне на колени толстую тетрадь.
— Что это?
— Рецепты. Не кулинарные, хотя несколько есть, — в основном травяные чаи и лекарственные сборы. Сам не знаю, зачем с собой взял. Может, тебе пригодится.
— Зачем?
— Чай заваривать! — взорвался тёмный. — «Зачем–зачем?» — не надо, отдай назад!
Псих. Как будто я сама у него эти записи три года выпрашивала, а теперь нос ворочу.
