как вся лесенка, кроме самой верхней ступеньки, была залита водой, подплывала большая лодка. А по площадке скалы Приношений шествовали навстречу лодке четыре жреца в белых одеяниях. Лица их были завешены покрывалами с прорезями для глаз, что придавало им сходство с монахами на старинных изображениях испанской инквизиции. Жрецы и лодка одновременно подошли к пристани. Затем с носа судна спихнули высокую женщину, с головой завернутую в белый плащ, которая по росту вполне могла быть Сабилой.
Жрецы приняли ее безмолвно – вся драма разыгралась в абсолютном молчании – и повели или, скорее, поволокли к каменному столбу меж двумя огнями, и там, насколько можно было разглядеть сквозь туман (в эту ночь я благословлял туман, как это говорится в одном нашем церковном псалме, или там, кажется, наоборот: туман славословит Господа), они привязали ее к столбу. Затем, все в том же молчании, жрецы двинулись обратно по склону скалы и скрылись в зеве пещеры. Лодка тоже отплыла на несколько ярдов – недалеко, как можно было судить по числу весельных ударов – и остановилась. До сих пор все шло так, как говорила Драмана. Я шепотом спросил ее, вернутся ли жрецы. Она ответила, что нет, никто не придет до самого рассвета, когда Хоу-Хоу в сопровождении женщин выйдет из пещеры принять свою Невесту. Драмана клялась, что это правда, потому что величайшее преступление – смотреть кому бы то ни было на Святую Невесту с момента, когда ее привяжут к скале, до появления солнца над горизонтом.
– Значит, чем раньше мы возьмемся за дело, тем лучше. Живо, Ханс, пока туман не рассеялся.
Быстро взобрались мы на скалу, волоча за собою мертвую. Обогнув с нашей ужасной ношей ближайший из двух Вечных Огней, мы подошли к столбу с задней стороны. Здесь, благодаря туману и стлавшемуся дыму вулканических огней, мы были почти невидимы. С передней стороны столба, связанная, с упавшей головой, словно в обмороке, стояла Сабила. Ханс клялся, что то была она, так как он узнал ее «по запаху», который ему весьма нравился. Я же, не столь одаренный в отношении нюха, не был в этом уверен. Я заговорил, идя на риск, не решаясь взглянуть на девушку. Признаться, я опасался, что она исполнила свою угрозу и, как к последнему средству, прибегла к яду, спрятанному в волосах.
– Сабила, не пугайся и не кричи. Сабила, это мы – Бодрствующий В Ночи и Свет-Во-Мраке. Мы пришли тебя спасти, – сказал я и тревожно ждал, услышу ли ответ.
Наконец я облегченно вздохнул – она слегка качнула головой и прошептала:
– Это сон, сон!
– Нет, Сабила, ты не спишь, а если спишь, проснись, чтобы нам всем не уснуть навеки.
Затем я прокрался вокруг столба и спросил, где узел связывавшей ее веревки. Она наклонила голову и пробормотала надломленным голосом:
– У моих ног, господин.
Я стал на колени и нащупал узел. Если бы я веревку разрезал, нам нечем было бы привязать к столбу тело. К счастью, узел был затянут не туго – это считалось излишним, так как не бывало случая, чтобы Святая Невеста пыталась бежать. Хотя руки у меня замерзли, я без, большого труда развязал веревку. Через минуту Сабила была свободна, и я перерезал путы на ее руках. Гораздо труднее оказалось привязать на ее место мертвое тело, которое всей тяжестью наваливалось на веревку. Однако мы кое-как справились с нашей задачей, предварительно набросив на ледяное лицо мертвой белый плащ Сабилы.
– Надеюсь, господину Хоу-Хоу полюбится Невеста! – пробормотал Ханс, когда мы тревожно осмотрели свою работу.
Наконец, так как все было сделано, мы удалились так же, как пришли, низко наклоняясь к земле, чтобы не высовываться из полосы тумана, который теперь стал реже и стлался всего фута на три над землей, как осенняя мгла над каким-нибудь английским болотом.
Мы достигли нашей ямы, и Ханс бесцеремонно столкнул Сабилу через край, так что она упала на спину своей сестре Драмане, которая в ужасе прижалась к земле. Трудно придумать более странную встречу двух трагически разлученных родственниц. Я шел последним и, перед тем как спуститься в нашу яму, еще раз оглянулся назад.
Вот что представилось моим глазам: из пещеры вышли два жреца и быстро побежали по склону горы, пока не достигли двух колонн горящего естественного газа или керосина (право, не знаю, что это было). Здесь они остановились, каждый у одной колонны, повернулись на пятках и сквозь прорези в своих масках или покрывалах посмотрели на привязанную к столбу жертву. Вероятно, вид ее их вполне удовлетворил, так как, посмотрев немного, они опять побежали в пещеру, очень быстро, но с размеренностью, исключавшей мысль об удивлении или тревоге.
– Что это значит, Драмана? – воскликнул я. Ты говорила, что закон запрещает смотреть на Святую Невесту до восхода солнца!
– Не знаю, господин, – отвечала она. – Конечно, это против закона. Должно быть, прорицатели почуяли, что не все благополучно, и выслали гонцов. Как я говорила тебе, жрецы Хоу-Хоу искусны в чародействе, господин.
– Значит, они плохие искусники, раз ничего не обнаружили, – заметил я спокойно.
Но в душе я благословлял судьбу, что настоял на своем и привязал мертвую женщину к столбу на место Сабилы. Когда мы тащили ее из сарая, Ханс говорил, что это излишне, раз Драмана клянется, что никто глаз не поднимет на Невесту до самого рассвета – нужно только отвязать Сабилу. Уступи я тогда, мы бы все погибли.
– Теперь, Ханс, – сказал я, скрывая внутреннее волнение, – пора тебе плыть к лодке. Туман рассеивается, торопись, а то тебя увидят.
– Нет, баас, меня не увидят: я положу на голову вязанку веток с Древа Видений, так что буду казаться плавучими водорослями. Но не хочет ли баас поплыть сам? Он плавает лучше меня и не так боится холода, к тому же он умнее и это дурачье в лодке скорее послушается его, чем меня. А если дойдет дело до стрельбы, то стрелок он лучший. А присмотреть за госпожой Сабилой и второй дамой я вполне сумею сам; и фитиль подожгу не хуже, чем баас.
– Нет, – ответил я, – поздно нам менять план, хоть я и сам хотел бы попасть в лодку, где чувствовал бы себя гораздо спокойнее.
– Хорошо, баас. Баасу лучше знать, – ответил он покорно. И затем, не стесняясь условностями, Ханс разделся и завернул свою грязную одежду в циновку из-под вязанки веток Древа Видений, заметив, что с удовольствием наденет сухое платье, когда доберется до лодки или до того света – одно из двух.
Покончив с этими приготовлениями, он привязал к голове веник при помощи веревок, снятых с рук Сабилы, и тронулся в дорогу – жалкая, сморщенная желтая обезьянка.
