Пред ними стояло животное и преспокойно на них глядело, но что это было за отвратительное творение! Крокодил, тарантул, словом, какое угодно чудовище казалось бы красивым по сравнению с этим зверем.
Это был отвратительный сауриан, проще говоря, огромная ящерица, коричневого цвета с ярко-красными пятнами, окруженными черными полосками; ящерица эта была вооружена костистым панцирем, какого не найдешь ни на одном животном.
Он был весь покрыт роговым веществом, расположенным в виде обращенных вовсе стороны шипов, что и делало его похожим на кучу рогов. Лоб его также был покрыт панцирем, ноги коротки, изогнуты и также покрыты странно расположенными наростами, глаза маленькие, черные и блестящие; казалось, он хотел загипнотизировать ими охотников.
Добежав до открытого места, он остановился и угрожающе смотрел на двоих преследователей, словно приготовился к защите.
— Клянусь рогами Вельзевула! — воскликнул старый моряк. — Я положительно не понимаю, что это за зверь!
— Я никогда не видел ничего подобного этому творению, ничего более отвратительного, — ответил Кардосо.
— Уж не дракон ли это?
— Сейчас узнаем, Диего.
Говоря это, Кардосо прицелился из своего «снайдера» и выстрелил в отвратительное животное, но пуля отскочила от его костистых рогов и куда-то закатилась.
— Громы и молнии! — воскликнул старый моряк. — Да этот дракон в панцире, словно корабль!
— Постой, старина! — сказал Кардосо.
Он быстро зарядил ружье и очень тщательно прицелился.
Раздался выстрел, и на этот раз чудовище, пораженное в связки панциря, сделало неловкий скачок в сторону, встало на лапы, бешено завертело хвостом и затем перестало шевелиться.
— Прекрасный выстрел! — воскликнул позади них голос. — Вот животное, за которое музеи заплатили бы очень дорого.
Эти слова произнес доктор. Увидев, что оба матроса перебежали русло реки, и услышав их первый выстрел, он подумал, что они открыли в тростниках какого-нибудь туземца, и прибежал помочь им преследовать врага.
— Вы пришли как раз вовремя, сеньор доктор, — сказал Диего. — Скажите мне, пожалуйста, видели ли вы когда-нибудь животное безобразнее этого?
— Нет, не видел, — ответил Альваро.
— Знаете ли вы, по крайней мере, что это такое?
— Это molok, сауриан, принадлежащий к семейству агамов. Он стал известен лишь немного лет тому назад. Уже убили несколько подобных экземпляров во внутренних землях этого континента.
— Значит, они водятся только в Австралии?
— Да, только в Австралии, Диего.
— И что же, они опасны?
— Не думаю.
— А ведь его панцирь так тверд, что от него отскакивает даже пуля.
— Это меня удивляет, так как роговидные отростки его панциря пусты внутри.
— А можно его есть?
— Он так противен, что, вероятно, даже австралийцы не стали бы его есть.
— В таком случае оставим его в добычу динго. А теперь вернемся к драю.
— Постойте, Диего, нашли вы воду?
— Ни капли, сеньор доктор, — ответил Кардосо.
— Вот это скверно, у нас ее всего только двести литров.
— Разве мы не найдем других рек на севере или на западе?
— Все они будут сухи.
— И озер тоже не найдем?
— Озеро Вудс, но оно очень далеко.
— Что же нам делать? — спросил Диего.
— Пойдем по течению Финка до слияния ее с Хьюгом, а потом посмотрим. Вернемся к драю, друзья мои. Я тороплюсь скорее оставить эти места.
— Вы боитесь новой атаки?
— Пожалуй, что так, Кардосо.
Они перешли реку обратно и вернулись к драю. Ниро Варанга влез на козлы, и маленький караван, несмотря на страшную жару, снова двинулся в путь, следуя по берегу Финка, чтобы иметь возможность кормить животных росшим здесь тростником.
В четыре часа они доехали до берега Хьюга, большого притока Финка, берущего начало на северных склонах гор Ватерхаузен, но и он также был совершенно сух. Зато Кардосо был счастлив, потому что ему удалось убить лебедя, летевшего с севера на юг.
Он весил по крайней мере двадцать пять килограммов, но вместо белого оперения, какое бывает у наших лебедей, его перья были темные, почти черные. На этом странном континенте даже и птицы не такие, как на других материках.
К вечеру Ниро Варанга остановил драй возле группы тощих деревьев с серыми листьями; деревья эти принадлежали к многочисленному роду эвкалиптов. Едва лишь туземец подъехал к ним, как тотчас же соскочил с козел и очень внимательно осмотрел кору деревьев, выказывая при этом жестами удивление и страх.
— Эй, Коко! — вскричал Диего. — Не нашел ли ты каких-либо прекрасных плодов?
— Скажите лучше, каких-нибудь ужасных знаков, — ответил австралиец, указывая на несколько стрел с какими-то необычными нарезками, которые были воткнуты в кору дерева.
— Что это такое? — спросил доктор, также сошедший с драя.
— Это объявление войны.
— Кому же оно адресовано?
— Без сомнения, нам.
— Кем же это?
— Жителями этой страны.
— Да ведь мы еще не видели ни одного из этих жителей, — сказал Кардосо.
— Верно, они нас видели.
— Ты рассказываешь нам сказки, Коко, — сказал Диего.
— Я говорю вам, что нам запрещают идти вперед.
—Что мне за дело до запрещений этих чахоточных, воющих обезьян!
— Вы можете раскаяться, если ослушаетесь этого предупреждения
— То есть, ты хочешь сказать, что они будут каяться, когда наша митральеза погладит их по спинам.
— Я советую вам остановиться.
— Это невозможно, Ниро Варанга, — сказал доктор. — Мы должны идти вперед, несмотря на эти знаки.
— Они убьют нас всех, господин.
— Ну, мы дорого продадим им свою жизнь.
— И я должен идти вслед за вами?..
— Тысяча молний! — воскликнул Диего. — Ты должен вести нас вперед, если даже и не пожелаешь этого!
— Но моя жизнь…
— Мы сумеем ее защитить, трус ты этакий!
— Посмотрим.
— Что вы на это скажете, доктор? — спросил Кардосо, когда НироВаранга отошел прочь.
— Скажу, что дикари хотят запугать нас.
— А мы все-таки пойдем вперед?
— Непременно, друзья мои.
— Мы всюду за вами последуем, — сказал Диего.
— Тем не менее я советую вам хорошенько сторожить ночью.
— Не бойтесь, сеньор доктор, — ответил Кардосо. — Мы будем спать днем и бодрствовать ночью.
Они вернулись на место стоянки, где Ниро Варанга готовил ужин. Диего, с каждым днем становившийся все более и более недоверчивым, пристально посмотрел в лицо австралийца, но ему показалось, что Ниро Варанга совершенно спокоен.
— Я не буду спускать с него глаз, — пробормотал он, — тут есть какая-то тайна, которую я никак не могу себе объяснить.
