Преступник уже вскрыл витрину, но взять ничего не успел. Ему помешал приход Ковальчук, которая временно прошивала в здании музея.
— Могла она услышать шаги в зале? — спросил Максимов.
— Нет, товарищ полковник, комната ее на втором этаже Видимо, она в этот вечер засиделась допоздна за работой и спустилась в зал, чтобы взять из книжного шкафа архивные материалы. Преступник мог спрятаться за другой шкаф. Там стоят еще два стеклянных ящика с манекенами…
— Какими манекенами?
— Восковые фигуры в человеческий рост, в старинных костюмах. Ковальчук открыла книжный шкаф, достала нужную ей папку (мы обнаружили ее около тела) и, вероятно, в этот момент заметила постороннего. Тут она закричала в первый раз. Возможно, даже вступила в борьбу с грабителем. Тогда он сорвал со стены первое оружие, какое подвернулось под руку.
— Отпечатки пальцев обнаружены?
— Да. Субботин нашел их на рукояти оружия и зафиксировал.
— Так-так, продолжайте.
— Преступник скрылся тем же путем, каким пришел, через окно Собака оказалась бесполезной пол в зале был посыпан смесью ДДТ с нюхательным табаком. Поиски следов снаружи здания тоже ничего не дали: после нашего прибытия прошел сильный ливень.
“Покушение на кражу со взломом и нанесением сотруднику музея телесных повреждений, опасных для жизни”, — так определил состав преступления Чернобровин.
В процессе расследования уголовного дела неизменно встают одни и те же вопросы: Что? Кто? Где? Когда? Зачем? Как? Чернобровину казалось, что он ответил на большинство из них, за исключением пока вопроса “кто?”.
* * *
— Все? — спросил Максимов.
— Все, товарищ полковник! — не без самодовольства заключил старший лейтенант.
— Плохо! — хладнокровно подытожил полковник.
2. Версия старшего лейтенанта
Чернобровина и поправки полковника Максимова
Они сидели друг против друга полковник Максимов и старший лейтенант Чернобровин, очень светлый блондин. Высокий, полный, осанистый, он походил скорее на инженера или хозяйственника Максимов, человек отнюдь не худой и крепко сбитый, рядом с подчиненным выглядел подростком, хотя и был много старше Чернобровина. Лицо у полковника было красное, с тонкими, словно иглой намеченными, морщинами у глаз — небольших, с хитрецой.
Максимов отложил фотографии, сделанные “по горячему следу”, план места происшествия и крепко потер ладонью наголо обритое темя.
— Плохо, Вадим Николаевич.
— Что именно, Ефим Антонович?
— Все, Вадим Николаевич. Признайтесь, вам думается, будто все уже совершенно ясно, вы ответили на все вопросы, кроме одного — “кто?”. И остается сделать еще небольшое усилие, чтобы протянуть руку и взять этого “кто”. Правда?
“Ах, умница!” — уважительно подумал Чернобровин. Глаза с хитринкой прочитали, казалось, его мысли. Но он не отвел взгляда, а, кивнув головой, сознался:
— Правда, Ефим Антонович. Думаю так.
— Ну вот. А ведь следствие на первом этаже было проведено поверхностно, отсюда и тупичок. Зачем, например, Ковальчук спускалась в зал ночью?
— За архивными документами.
— Для чего?
— Для своей научной работы.
— А какие именно документы ей были нужны?
— Те, которые находились в папке.
— Нет, вы назовите, какие именно документы, о чем в них идет речь, к чему они относятся?
Чернобровин еле заметно пожал плечами.
— Мне кажется, что содержание этих бумаг, очень старинных, не имеет никакого отношения к попытке ограбить музей и ранению Ковальчук. Не явись она — все, вероятно, ограничилось бы кражей вещей из “бурмистерского клада”.
— “Кажется!”, “Вероятно!” — нахмурился Максимов — А вы уверены, что грабитель ставил своей целью похитить именно эти вещи?
— Вывод напрашивается сам собой. В зале больше не было ничего ценного — с рыночной точки зрения.
— Эх, Вадим Николаевич, Вадим Николаевич! — покачал головой Максимов. — Судебным органам нужны не ваши мнения, не ваши предположения и даже не ваши убеждения по данному делу. Судебным органам нужны доказательства. А они могут появиться только в результате глубокого и всестороннего расследования. Вы должны взять на учет все обстоятельства, пусть даже далекие от существа дела. Они могут пролить свет на происшествие и выявить личность преступника. У вас есть версия, весьма правдоподобная и потому соблазнительная. Но увлечься ею опасно именно потому, что она сама валится в руки. Из хозяина версии вы становитесь ее рабом… Вы сами ставите себе рамки и в них затискиваете факты и детали, которые вам подходят, а что не подходит — оставляете без внимания…
Чернобровин сидел пунцовый. А Максимов, стиснув пальцами правой руки подбородок, молча и внимательно глядел на подчиненного и думал о том, как много раз в молодости, в начале своего почетного, но трудного служебного пути, некоторые дела казались и ему вот такими же простыми. И как потом, когда пробовал копнуть поглубже, находил и взвешивал дополнительные детали, “простое”, “незамысловатое” дело иной раз оказывалось большим, серьезным и запутанным.
У Максимова с Чернобровиным сложились своеобразные отношения. Когда лейтенант встретился с полковником впервые, Максимов — всегда чисто выбритый, в безупречно отутюженном кителе, всегда ровный, сдержанно-приветливый в обращении, произвел на Чернобровина впечатление завзятого, примерного служаки, не более. Под этим первым впечатлением подумалось тогда: “Застегнут на все пуговицы — и китель, и физиономия…”. Но через недолгое время увидел он в начальнике человека даровитого, начитанного, по-своему сердечного, очень требовательного, но справедливого и всегда готового поделиться опытом. За долгие годы работы — сначала в ЧК, затем в милиции — Максимов воспитал целую плеяду отличных работников следствия и розыска, о которых с похвалой говорили: “максимовская школа”.
Полковник втайне симпатизировал напористому, живому, влюбленному в свое дело Чернобровину и считал его своим учеником. Правда, старший лейтенант был порой поспешен в выводах, но это от молодости, это пройдет. И вот еще: самолюбив очень, А на помощь ему сейчас прийти надо, прийти тактично. Оценку, пусть суровую, его первым шагам в этом деле Максимов уже дал, теперь необходимы помощь и предметный урок.
— Давайте-ка съездим в музей, — сказал полковник, вставая и снимая с крючка фуражку. — Надеюсь, там все сохранено в надлежащем виде?
— Да, зал опечатан, — ответил Чернобровин. Максимов поднял трубку телефона:
