Затем он открыл бар и налил рюмку арманьяка. В последнее время к этому лекарству приходилось прибегать все чаще и чаще. После записки Коколайнена он перестал следить за календарем. Доктор Коко был первоклассный медик, и если он считал суперлепру неизлечимой, то значит, так оно и есть. Кстати, в очередном сеансе связи надо будет попросить нового врача. Все-таки сто человек экипажа… «Бронзовка» «бронзовкой», но погибать от какого-нибудь аппендицита ничуть не радостнее… Нового врача… Ха-ха! Кто к ним пойдет?! Разве что с электрического стула. Пускай присылают смертника. Одним будет больше… Опять же разнообразие — свежий человек оттуда, из того мира, с того света…
Парадокс судового времени: минуты тянутся часами, а недели пролетают секундами. После телевизионной встречи с Флэгги время для старшего радиста Барни потекло еще медленней. На «Архелоне», быть может, для него одного вращение часовых стрелок имело особый сокровенный смысл. У Барни созрел план побега. Надо было только дождаться очередного подхода к перевалочной барже. И Барни дождался…
Тот вожделенный день с самого утра оказался подмоченным кровью.
Едва «Архелон» всплыл, как дюжина моряков, изжаждав-шихся по свежему воздуху, свету и простору, полезла из рубочной шахты на палубу. Напрасно старший помощник Рооп пытался остановить их, кричал и ругался. Ахтияр просто-напросто отодвинул его в сторону. При виде синеватой кромки берега архелонцы совершенно ошалели. Казалось, будь он поближе, они непременно попрыгали бы в воду и поплыли к земле не щадя сил. Но приходилось довольствоваться созерцанием утраченного рая, и тяжелый морской бинокль переходил из рук в руки. Сэм-торпедист нетерпеливо вырвал его у Ахтияра. Стюард взъярился. Тяжелый крис с волнистым лезвием вспорол мускулистый живот обидчика. Сэм, выронив бинокль, рухнул в воду.
— Передай мой привет Катарине, каналья! — Ахтияр еще любовался дымящимся ножом, когда к нему подскочил старший помощник Рооп.
— Арестовать мерзавца! — крикнул он, стараясь держаться подальше от окровавленного лезвия.
Стоявший рядом Барни не шелохнулся, а рослый турбинист и негр-барабанщик — оба с мутноватыми от гашиша глазами, не сговариваясь, заслонили стюарда. Более того, сжав кулаки, они двинулись на офицера. Рооп отступил в ограждение рубки и быстро захлопнул стальную дверь. Пожалуй, это и спасло его от участи Сэма-торпедиста. Рооп немедленно доложил о происшествии командиру и был поражен равнодушным, отсутствующим взглядом Рэйфлинта. Рэйфлинт проводил с Никой в Венеции лучшие дни жизни…
К полудню «Архелон» пришвартовался к старому сейнеру, просевшему в воду под тяжестью ящиков и бочек чуть ли не по фальшборт.
Барни сам напросился в погрузочную партию. Он таскал тяжелые пластиковые пакеты, контейнеры, коробки и прочие грузы с энергией человека, разбирающего себе лаз из засыпанной пещеры. Выждав момент, когда ящиков на палубе осталось совсем немного, Барни проскользнул в люк машинного отделения и спрятался под пайолами в промежутке между дизелями. Он слышал, как грохотали поверху чьи-то каблуки, как спихнули на сейнер сходню, как взвизгнула отходная сирена… Его хватятся не скоро. С погружением радиовахта закрывается, до опорного сеанса связи — восемь часов. За это время портовый буксир оттащит сейнер в гавань, а уж там… Нет-нет, Барни не так безрассуден, чтобы немедленно пробираться к Флэгги, хотя соблазн пусть не обнять — повидать ее издалека дьявольски силен. Он уйдет в горы, в альпийские луга и, как больной зверь чутьем выбирает себе целительную траву, так и он будет поедать всевозможные корешки и ягоды, соскребать в пещерах мумиё, пить родниковую воду, купаться в горячих источниках, пока эти проклятые бронзовые пятна не исчезнут…
Барни выглянул в «бычий глаз»[10] и убедился, что «Архелон» исчез, растаял, развеялся, как дурной сон, как кошмарное наваждение. Тогда он выбрался па твиндек и пустился в дикий радостный пляс. Он подпрыгивал и орал детскую песню.
У Флэгги жил веселый гусь,
Он знал все песни наизусть.
Спляшем, Флэгги, спляшем!
Солнце ушло за горизонт, запахнувшись синими дымками, будто рухнул в горы алый болид, подняв дымные вихри. В сумерках на фарватере зажглись чьи-то ходовые огни. Барни ничуть не сомневался, что это буксир.
Это была последняя радость, дарованная ему судьбой. Оператор на береговой станции морской стражи назвал тангенту радиовзрывателя. Двести килограммов тротила, заложенного вдоль килевой коробки, взметнулись огненным смерчем…
Флэгги лежала с широко открытыми глазами. С соседней подушки О’Грэгори восхищенно разглядывал ее профиль. Он и представить себе такого не мог: жрица любви, баядерка, искусница…
— Неужели у тебя целый год никого не было?!
— Никого, — чуть слышно ответила Флэгги.
— Шизи! — приподнялся на локте О’Грэгори. — Ведь ты же южанка. Неосуществленные желания разрушают организм изнутри. Поверь мне!
— Верю, — устало вздохнула Флэгги. — Я уже сплошная Хиросима.
— Еще бы! Ты разрядилась, как лейденская банка!
— Благодарю за сравнение.
— Не сердись. Хочешь сигарету?
— Нет.
О’Грэгори блаженно затянулся. Черт побери, не жаль и года, ухлопанного на осаду этой крепости. Надо знать психологию жен моряков, горделиво вывел майор. Рано или поздно в их ожидании наступает кризис. Важно не упустить его пик…
С Флэгги ему повезло вдвойне. Флэгги катализатор идей. В ее присутствии, в ее биополе рождаются гениальные решения. Как тогда, например: превратить «Архелон» в подводный лепрозорий… Сегодня снова осенило. Судя по последним сообщениям с субмарины, несколько членов экипажа оказались неподверженными суперлепре XX. Что, если ее бациллы воздействуют лишь на определенный этнический генотип? Тогда можно было бы вывести культуру, поражающую ту или иную национальную группу. Вдруг в один прекрасный день вымерли бы все чернокожие, рассеянные среди белых. Или все желтые. Смертоносная эпидемия, совершенно безопасная для белого большинства. Этническое оружие. И он, майор медицины О’Грэгори, его изобретатель. Не пора ли флагманскому эпидемиологу, этому старому склеротику, уступить свое кресло, а заодно и генеральские звезды?
Транзистор в изголовье вдруг пронзительно пискнул: «Тип-топ»!
Флэгги привскочила, будто ее кольнули.
— Это Барни! Это его сигнал! Он возвращается! Слышишь?!
— Совершенно исключено, — с олимпийским спокойствием откликнулся О’Грэгори.
— Но это же он! Ты не знаешь! Мы с ним условились. Перед возвращением он даст сигнал. Он сам настроил приемник на свою волну…
