– «Дом Периньон» – в этой глуши? Однако… Часом, не в Майями брали?
– Точно так. А где тут еще найдешь приличную выпивку?
– Само собой…
Тут Кусто бросает взгляд на часы, галантно извиняется перед обществом и отбывает, прихватив с собой Робингуда – потолковать о делах. Девушка с интересом глядит на Подполковника:
– А почему вы спросили его про шампанское, Александр Васильевич?
– Просто я знаю ребят, что гонят в Майями этот самый «Дом Периньон», – рассеяно отвечает тот, явно думая о чем-то своем. – Да вы пейте спокойно, Елена: людей, что отличат его от настоящего, найдется не так уж много…
Потом оборачивается к Ванюше и как бы между делом интересуется:
– Кстати, после всех этих перекладных – как у нас насчет оружия?
– Никак, товарищ подполковник. Вообще-то – я сам по себе оружие…
– Это правильно, – всё так же рассеяно кивает Подполковник.
– О чем это вы, товарищ подполковник?
– Так… Мысли вслух.
Робингуд и Кусто шагают по коридорам субмарины, направляясь к центральному посту (центральный пост на подлодках, если кто не в курсе – это по типу как капитанский мостик на надводных кораблях).
– Круто ты, как я погляжу, развернулся, – вертит головой спецназовец.
– Это ты про посудину? – так она не моя, – хмыкает подводник. – Я – не ты, из меня хозяина заводов, газет, пароходов не вышло. Как был командиром корабля на твердом жаловании, так и остался, только что жалованье повыше… не буду говорить, во сколько раз.
– Так хозяин всей этой лавочки – не ты?
– Нет, конечно. Я контрактник – такой же, как твои парни, что летают в Анголе и Конго. А с хозяином сейчас познакомишься… ну, не с самим, конечно, а так, с приказчиком.
Растворяет дверь; в помещении центрального поста их ожидает крутой парень латиноамериканской наружности, вполне себе мачо; широкоскулое лицо его выдает заметную примесь индейской крови. Он учтиво приветствует Робингуда – на хорошем русском, только согласные произносит с неистребимой испанской жесткостью:
– Приветствую вас и ваших товарищей на борту нашей субмарины, майор Радкевич. Считайте себя гостями Медельинского картеля и лично председателя его правления сеньора Эскобедо.
– Между прочим, мы с вами могли встречаться в России. Нет-нет, не сейчас, а в те, героические, времена, – слово «героические» мачо произносит со странной интонацией, в которой причудливо смешаны ирония, ностальгия и еще что-то еще, трудно определимое словами. – Я ведь с 13 лет сражался в отрядах М-19. Говорят, мы были «марксистами»… не знаю. Индейцы – люди темные, в моей деревушке было принято так. Потом я учился в Москве, в Лумумбарии – вы будете смеяться, но на врача… не доучился – надо было возвращаться партизанить. Потом опять оказался в России – теперь уже меня учили воевать не абы как, а всерьез, инструктора из спецназа ГРУ… Так что вы вполне могли бы оказаться одним из моих учителей – по стрельбе, я не путаю?
– Весьма возможно, – вежливо кивает Робингуд. – А что было потом?
– Потом – как обычно. Ваша страна продала нас оптом – вместе со всеми прочими союзниками и попутчиками… Впрочем, что я говорю – продала! Сдавать союзников – дело обычное: «бизнес есть бизнес», «ничего личного» и всё такое, – но у России во всём свой, особый путь, верно? Вы ведь не скаредные гринго, чтоб продавать друзей – вы их сдали за так, а иных еще и с приплатой; я так понимаю, в этом и состоит широта русской души?
– Да, это было ошибочное решение, – вновь кивает Робингуд. – «Это хуже, чем преступление, это – ошибка». Я – увы! – вопреки обыкновению, не участвовал в том заседании Политбюро; не помню точно – то ли катался на виндсерфинге в Гонолулу, то ли лежал под капельницей в клинике Института тропической медицины с висцеральным лешманиозом, он же – «лихорадка дум-дум»… Может быть, мы закончим с лирическими воспоминаниями и перейдем к делу?
– Никаких дел, собственно, нет, сеньор Радкевич: поверьте, ни у кого и в мыслях нет склонять вас к сотрудничеству или требовать ответных услуг, уперев наган в поясницу – ваше отношение к нашему бизнесу ни для кого не секрет… Однако ликвидировав этого упыря-беспредельщика, мистера Бишопа, вы оказали Картелю неоценимую услугу – а мы не привыкли оставаться в долгу, это вопрос принципа; будем считать, что мы с вами в расчете, о'кей? Ваш сеньор Викентио связался через посредников с сеньором Эскобедо, и наша субмарина, возвращаясь с задания в американских территориальных водах, эвакуировала вас – вот и всё.
– Есть лишь одна проблема, она касается яхты «Птицелов», – продолжает мачо; а поскольку собеседник всем своим видом демонстрирует полнейшее незнакомство с этим названием, он, вздохнув, пускается в более подробные объяснения: – Похоже, вам тогда крупно повезло, что вертолет упал в море. На яхте вас уже ждал американский морской спецназ под началом лейтенанта Кларка. Они требовали от капитана, чтобы он сдал контрольные фразы для радиообмена с вами; капитан предпочел умереть… Не знаю, как у вас, а у нас в таких случаях положено обеспечить семью погибшего…
– Нет вопроса. Но у нас положено не только это, – тон Робингуда абсолютно бесстрастен, слова – как ледяные кубики из фризера, которые он задумчиво складывает во фразу-башенку. – Капитан Сатирос был абсолютно чист по любому закону, и его убийство – это БЕСПРЕДЕЛ. А БЕСПРЕДЕЛЬЩИКОВ – хоть в наколках, хоть в погонах – надо гасить, иначе жизни не будет вовсе… У вас есть какая-нибудь информация на этого самого Кларка?
– Разумеется, есть, – чуть заметно усмехается мачо. – Боюсь только, чуток подустаревшая…
По телеэкрану бежит косая светлая рябь – мачо проматывает видеопленку, внимательно следя за танцем неоново-голубых штрихов на счетчике метража. Дождавшись нужных цифр, тычет в клавишу «Play».
…Удавленники всегда смотрятся неважно, и викинг в черном комбинезоне без знаков различия – не исключение; кому охота – откройте Леонида Андреева, «Рассказ о семи повешенных», и почитайте насчет «опухшего синего языка, который, как неведомый ужасный цветок, высовывался среди губ, орошенных кровавой пеной», а мы – обойдемся. Висельная агония крутого лейтенанта Кларка явно пришлась на предыдущий, тактично промотанный мачо, кусок пленки – а теперь рубчатые подошвы морского спецназовца мерно, в такт легкому волнению, раскачиваются в паре метров над палубой «Птицелова».
А через нок-рею яхты перекинули уже следующую петлю – «узел Линча» (он же – «пиратская удавка») вывязан со знанием дела, строго на семь положенных оборотов, – и люди в скрывающих лица лыжно-террористических шапочках волокут уже по палубе следующего, извивающегося от ужаса, парня в черном спецназовском комбинезоне. И пока один из палачей в лыжных шапочках примеряет к шее американца затяжную петлю, другой буднично, с известными всем интонациями «Вы имеете право на один звонок адвокату, вы имеете право не отвечать на вопросы…» зачитывает следующий текст:
