Вскоре мы убедились, что наше дело обстоит как нельзя лучше. Из отверстия потянулась полоса голубоватого дыма, и испуганные пчелы вылетели наружу. Сначала мы и не подумали об этом средстве, которое избавило бы нас от необходимости шить себе рукавицы и маски.
Медведь стал хрипеть и реветь. Потом он застонал, после чего воцарилось молчание. Через несколько мгновений мы услышали сильные толчки: медведь спускался вниз.
Мы ждали. Кругом было тихо, из дерева не доносилось ни звука. Мы вынули траву, закрывавшую отверстие. Оттуда вырвалось густое облако дыма. Медведь, вероятно, был мертв. Ни одно существо не смогло бы жить в таком удушливом дыме. Я вставил в отверстие приклад своего ружья и убедился, что медведь неподвижен.
Мы вытащили мертвого медведя наружу. Куджо нанес ему в голову сильный удар топором. Длинная и густая шерсть медведя была усеяна пчелами, погибшими от дыма.
Тогда мы увидели, что дерево объято пламенем. Огонь распространялся быстро, и мы могли остаться без меда!
Каким образом спасти его? Было только одно средство: повалить дерево по возможности скорее и затем отрубить часть, объятую пламенем, от верхней части, где находился улей.
Но было ли в нашем распоряжении необходимое для этого время? Огонь поднимался очень быстро; этому благоприятствовал усиленный приток воздуха, который проникал через отверстие, образовав таким образом своего рода воздушный рукав.
Мы снова закрыли отверстие, и Куджо принялся работать топором.
Наконец дерево затрещало. Мы все отошли в сторону, за исключением Куджо, который хорошо знал, в какую сторону оно должно упасть, и поэтому не боялся быть раздавленным.
Как только дерево повалилось на землю, Куджо набросился на него с другой стороны, как будто перед ним лежало гигантское чудовище, которому он хотел отрубить голову.
Ему быстро удалось отделить часть дерева, заключавшую в себе мед, и мы с радостью увидели, что эта часть совсем не тронута огнем. Она была лишь немного закопчена, но зато в ней совсем не было пчел; таким образом, чтобы завладеть медом, не было нужды ни в масках, ни в рукавицах. Медведь опередил нас, но мы не дали ему насладиться вволю; он съел лишь незначительную часть меда.
Повалив медведя на повозку, мы вскоре отправились домой.
Главная наша цель не была еще достигнута. За исключением индюков, ни одно из прирученных нами животных не давало нам средств к пропитанию.
Однажды, когда я с Генрихом отправился на поиски оленей, мы решили пустить наших собак на первого же, которого увидим, чтобы взять его живым. Собакам надели намордники, чтоб они не растерзали оленя, если им удастся его настичь.
Мы направились в ту часть долины, которую, по нашему предположению, чаще всего посещали олени. Мы шли очень тихо, внимательно прислушивались к малейшему шуму. Наконец подошли к лужайке, которая была излюбленным местом оленей. Мы удвоили осторожность и не отпускали собак. Вдруг мы услышали странный звук, похожий на ржание лошади.
— Что это может быть, папа? — спросил Генрих.
— Ничего не понимаю, — ответил я.
— Это животные. И чтобы произвести столько шума, их должно быть много… Но, папа, разве ты не различаешь звуки, издаваемые оленями?
— Весьма возможно, что это стадо оленей. Но я не понимаю причины их тревоги.
— Может быть, на них напал какой-нибудь хищный зверь!.. Пантера или медведь!
— Тогда они там не оставались бы, а бросились бы бежать. Лось и олень в борьбе с медведем или пантерой чаще прибегают к помощи ног, а не рогов. Нет, здесь что-то другое. Подойдем поближе и посмотрим, в чем дело.
Мы пошли с величайшей осторожностью, стараясь не топтать сухие листья и не ломать ветви. Мы скоро очутились возле густого кустарника и из-за него могли наблюдать за тем, что происходит на лужайке, откуда доносился шум.
Мы увидели шестерых крупных оленей. Это были самцы, что нетрудно было определить по их большим ветвистым рогам. Между ними происходил ожесточенный бой. То они боролись попарно, то трое или четверо нападали на одного, и все смешивались в одну кучу. Иногда они разделялись, разбегались на некоторое расстояние, а затем внезапно снова вступали в бой, с ожесточенным воем бросаясь один на другого. Они ударяли передними ногами и вонзали рога в противников с такой силой, что кожа мгновенно у тех разрывалась и шерсть падала густыми клочьями.
Бой этих великолепных животных представлял захватывающее зрелище, и мы молча следили за ним.
Они находились вне пределов досягаемости наших выстрелов. Полагая, что они могут приблизиться к нам, мы спокойно продолжали наблюдать. Иногда олени набрасывались друг на друга с такой силой, что оба падали на траву; но тут же поднимались и с прежним ожесточением вступали в бой.
Наше внимание было особенно сосредоточено на двух оленях, более крупных и более старых, чем другие, об этом можно было судить по виду их рогов. Другие олени, по-видимому, не решались вступить с ними в бой; поэтому они отделились и сражались отдельно. Несколько раз ударив друг друга, они разошлись на расстояние ярдов в двадцать. Вытянув шеи вперед, они со страшной силой бросились друг на друга. Столкновение вызвало жуткий грохот, и мы с Генрихом подумали, что рога сломались, но мы ошиблись. Олени сражались несколько минут, затем, словно по молчаливому согласию, остановились друг против друга, чтобы отдышаться. Потом они снова вступили в бой, снова остановились, соприкасаясь лбами. Они сражались совсем не так, как другие.
Между тем, более молодые олени стали приближаться к нам, и мы приготовились. Вскоре они подошли на расстояние ружейного выстрела. Мы одновременно выстрелили. Один олень повалился на землю, а остальные поскакали прочь с неимоверной быстротой.
Мы с Генрихом подбежали к животному и, полагая, что оно только ранено, сняли намордники с собак. Мы остановились, чтобы осмотреть оленя. Каково же было наше удивление, когда мы увидели, что два старых оленя все еще находятся на лужайке и продолжают сражаться с прежней жестокостью!
Первым нашим движением было приготовить ружья, но собаки были уже отпущены и вместо того, чтобы преследовать раненого, как мы полагали, оленя, бросились на двух дерущихся и сразу вцепились им в бока. Мы побежали в ту сторону и, к величайшему нашему изумлению, увидели, что старые олени, вместо того, чтобы отделиться друг от друга, продолжали оставаться в боевом положении, как будто ожесточенный бой сделал их совершенно безразличными ко всякой другой опасности. Когда мы подошли ближе, то поняли истинную причину этого странного явления: рога оленей так сплелись, что они не могли отделиться друг от друга. Теперь олени стояли, сознавая весь ужас своего положения, с опущенными мордами, как будто они стыдились своего неосмотрительного поведения.
