Однако на полотно им не удалось даже выйти, поскольку каждые несколько минут проходил патруль.
Попытали счастья в другом месте, на несколько сот метров ближе к Висле, но и здесь положение было не лучше. «Валек», опытный солдат и участник многих забастовок, приказал двигаться еще дальше и остановил аловцев только на опушке леса. Далее уже тянулись спускавшиеся к Висле луга и пастбища. Наблюдая за проходящими патрулями, они установили, что те появляются через каждые 10—15 минут. За такое время еще никогда и никакой группе не удавалось развинтить рельсы, но у «Валека» не оставалось иного выхода, и он решил попробовать. Одни отвинчивали гайки, другие выворачивали винты, которыми рельсы крепятся к шпалам. Вместо обычных двенадцати вывернули винты только из восьми шпал. Пришлось здорово поднатужиться, чтобы отогнуть рельс. С нечеловеческим усилием сделали они это и едва успели перевести дух, как часовой со стороны моста дал тревожный сигнал. Они сошли с насыпи и в нескольких десятках метров от нас припали к земле. Патруль возвращался и через несколько минут мог обнаружить развинченные рельсы. Одновременно послышался шум приближающегося поезда. Партизаны пережили несколько напряженных минут — кто первым подойдет к развернутому стыку — патруль или поезд? Поезд оказался более быстрым.
В найденных после войны гитлеровских документах есть рапорт оккупационных властей об этой диверсии.:
«В ночь с 29 на 30.IV. 1944 г. на железнодорожной линии Хелмек — Освенцим на 353 км неизвестными преступниками были развинчены железнодорожные рельсы. В результате этого скорый поезд № Д-318, который около 22 ч. 30 мин. выходит из Тжебини, проходя с большой скоростью по этой линии, сошел с рельсов. Паровоз и 4 вагона оказались поврежденными и свалились на путь, идущий в обратном направлении. Три человека, в числе которых — кочегар паровоза, легко ранены, объем причиненного ущерба пока не установлен. Трасса закрыта, и пока еще движение не восстановлено. Работы по расчистке линии продолжаются»[24].
Наша группа должна была атаковать отрезок главной магистрали Вроцлав — Львов — Киев, который охраняли с особой тщательностью. Каждые две-три минуты проходили патрули баншутцев и солдат, а через определенные промежутки времени проезжал порожний паровоз с вооруженной командой. Перед некоторыми товарными составами к паровозу был прицеплен защитный вагон-платформа. Это были уже не обычные средства предосторожности.
Просидев целую ночь, мы признали себя побежденными. Перед рассветом пришлось возвращаться в бункер.
Неудача не давала мне покоя. Как я могу принимать донесения, сам не выполнив задания? Но — с другой стороны — могу ли я рисковать жизнью людей, которые добровольно пришли ко мне сражаться с оккупантами? На следующую ночь мы вышли на тот же перегон. Положение не изменилось ни на йоту. Я получил уже первые донесения о неудачах наших групп и потерях. Это еще более усилило стремление к успеху. С надеждой в сердце мы пришли на тот же перегон. «Вицек» расставил часовых, которые должны были больше рассчитывать на слух, чем на зрение. Моросил мелкий майский дождик — стоял легкий туман. Стащив сапоги, три солдата поползли на насыпь. Они как раз было принялись за работу, когда до них донесся предупредительный сигнал часового. Солдаты бесшумно отступили. Прошло несколько минут, и они снова вернулись на линию. И снова сигнал. Из зарослей мы наблюдаем, как проходит контрольный паровоз. Он проехал беспрепятственно, бригада ничего не заметила. Минуты ожидания и — по сигналу часовых — тройка возобновляет свою работу.
До подхода поезда оставалось не более двадцати минут. За пять, десять минут до него пройдет контрольный паровоз. Поэтому мы, дожидаясь его прохода, не отворачиваем рельс. Терпеливо дожидаемся сигнала часового. Идет! И через мгновение видим свет фонарей паровоза. Он медленно движется в сторону Ензора. С волнением следим за ним. Пройдет или нет? И все вздыхаем с облегчением — паровоз спокойно проходит по ловушке и скрывается за поворотом. На освещенных рельсах стражников не было. Когда мы заслышали подходящий СФ-Цуг, то бросились на насыпь. Шесть пар рук уцепились за рельс. Он еле-еле поддался объединенным усилиям. Когда к нам стал подходить патруль, мы были готовы защищать приготовленную с таким трудом и с такими волнениями западню. Но поезд все ближе и ближе. Мерный стук колес становится все слышнее. Теперь уже никакой патруль был не в состоянии уничтожить нашу работу. Не успели мы еще как следует устроиться на новой позиции, как над покрытыми туманом верхушками сосен взмыл столб искр, а до наших ушей донесся знакомый и долгожданный грохот. Это немцы.
Госпитали в Мысловице и Катовице приняли несколько десятков раненых офицеров и солдат. Числа убитых установить не удалось.
Бельские аловцы тоже добились успеха. 29 апреля группа под командованием «Малы» — Леона Лясека уничтожила в Забжеге немецкий воинский эшелон, направляющийся на восточный фронт. Под откос пошли паровоз и десять вагонов. По немецким данным движение было прервано на 24 часа. Не прошло и двух недель, как 12 мая группа «Квасного» — Юзефа Габдаса пустила под откос под Вильковице товарный состав.
Итак, не помогли кружащие по насыпям патрули, не выдержали испытания патрульные паровозы, не испугались мы громких тревог и выстрелов; нагруженные военными материалами и «сверхчеловеками», транспорты с грохотом сваливались с насыпей под град проклятий по адресу невидимых польских партизан.
Среди обитателей бункера на Высоки Бжеге все же зародились некоторые сомнения и подозрения по поводу предпринятых немцами чрезвычайных предосторожностей.
Вызывало тревогу то обстоятельство, что партизаны, которые шли на железную дорогу, обязательно натыкались на усиленную охрану.
И именно на тех участках, по которым у нас было намечено нанести удары. Гитлеровцы, по-видимому, были заранее предупреждены о наших намерениях. Но кто мог это сделать? Ведь планы операций были известны только членам руководства округа. А разве могли мы именно там искать предательство?
На следующий день после диверсии я докладывал о ее результатах «Роберту». При этом присутствовал и «Офик», который с недоверием выслушал мой отчет и спросил, не преувеличиваю ли я силы этой охраны.
— Это не была обычная охрана, — ответил я убежденно.
«Офик» хотел побывать в лесных отрядах, но после печального майского опыта я не допускал, чтобы кто бы там ни был знал за несколько дней о местоположении отрядов. Поэтому я сказал, что подобная встреча нежелательна, у нас много заданий. Он согласился и выразил надежду, что сможет познакомиться с отрядами в другое время. Однако он взял с меня обещание встретиться с ним на следующий день в лесу возле Высоки Бжега. Хотя упрекнуть мне его было не в чем, я чувствовал какую-то неприязнь к этому человеку, несмотря на его элегантную внешность и военную выправку. На следующий день я дожидался его, спрятавшись на опушке леса. Встречу эту прикрывали три аловца, сидевшие в зарослях. В последние дни я решил быть более осторожным.
