— Ничего. Совсем ничего.
Через пять минут, когда она вышла из бункера, он знал, что был прав.
— Мы выиграли, Мейдж, — сказал он, развязывая веревку. В полумраке он видел ее лицо.
— Значит, я свободна? — медленно спросила она.
— Да.
— Это прекрасно, профессор, — она резко повернулась и побежала по пандусу наверх, к светлому прямоугольнику выхода.
Мольнар свернул веревку, спрятал между ящиками и пошел вслед за девушкой по ступеням. На половине дороги он увидел сандалию.
* * *
Итак, поля не было. Теперь он мог попросту выйти за ограду, спуститься вниз в городок. Какой-нибудь корабль наверняка забрал бы его, а через пять-шесть дней он был бы уже дома, если за это время его комнату не сдали кому-нибудь другому. Но ведь Бертольд умер, и это его беспокоило. Мольнар был уже немолод и никогда не действовал слишком поспешно. Он решил повторить эксперимент. «Теперь туда войду я, а Мейдж будет страховать, — думал он. — Только хватит ли у нее силы, чтобы вытащить меня, если я потеряю сознание». Он решил, что подумает об этом после ужина. Но после ужина пришел Эгберг.
— Я думаю, профессор, нам пора поговорить, — сказал он и сел в кресло, сняв с него какие-то вещи Мольнара.
— Давно жду.
— Раньше я не мог, потому что еще не знал результатов анализов. Теперь у меня есть полная картина состояния вашего организма.
— Полная?
— Да. Мы установили это достаточно точно. Оказалось, что мое решение было правильным. Состояние вашего организма не оправдывает вживления автономного сердца.
— Как это понимать?
— Ваше теперешнее сердце работает от внешней энергии, вырабатываемой генератором силового поля института. Поэтому вы не можете покинуть институт.
— И вы не намерены дать мне автономное сердце?
— Нет.
— Люблю прямые ответы. Но это беззаконно. Я не давал согласия на такую операцию.
— Я спасал вашу жизнь и выбрал ту систему искусственного сердца, которая у меня была. Вы знаете так же хорошо, как и я, что ни один судья в этом случае не присудит меня даже к штрафу.
— Но я имею право заменить сердце.
— Разумеется. Если закупите автономную систему, а также оплатите расходы, связанные с пересадкой.
— Вы же знаете, Эгберг, что это нереально.
— Знаю.
— И как долго вы собираетесь меня здесь держать?
— Отключить ваше сердце я не могу, потому что это поставило бы под угрозу вашу жизнь. К тому же это наказуемо. Я мог бы, разумеется, передать вас в государственный институт, но, учитывая наше длительное знакомство, это отпадает…
— Значит, до смерти?
— Будем говорить открыто, у вас нет других перспектив, профессор.
— Зачем эта откровенность? Я и так прекрасно понимаю.
— Я говорю это не без цели. Ваша кровеносная система и почки в скверном состоянии. Кроме того, я подозреваю наличие новообразования в печени. В сумме два-три года жизни.
— На большее я и не рассчитывал.
Мольнар встал и хотел зажечь свет. В комнате было уже темно, и он не видел лица Эгберга, а знал, что разговор еще не окончен.
— Сядьте, профессор. Я задержу вас еще минуточку.
Мольнар сел.
— Я хочу кое-что предложить вам, профессор, — тихо сказал Эгберг. — Пересадку вашего мозга в молодое и здоровое тело, абсолютно здоровое. Экспериментальная операция. Насколько я знаю, в мире сделано лишь несколько операций подобного типа. Разумеется, за результат трудно поручиться…
— Доктор Эгберг, — прервал Мольнар, — вы смеетесь! Вы знаете, я думаю об этом не первый день…
— Теоретически! Но в данном случае речь идет о вашей жизни!
— Вы что же думаете, что из-за полутора десятков лет жизни я соглашусь на это? То, что вы предлагаете, — обычное, банальное преступление!
— Ничего подобного! Один человек умирает, потому что в его здоровом теле погибает мозг. А у другого износилось тело, но исправен мозг. Из этих двух человек, двух почти мертвых людей я делаю одного — здорового. Я делаю человека! Человека, которого не было.
— Вы лишены воображения, доктор. Это тоже уродство… А если мозг, пересаженный в новое тело, не пожелает умереть вместе с этим телом и станет искать нового, очередного носителя, а потом следующего! Иметь всегда двадцать с небольшим лет, до смерти мозга! Вы никогда об этом и не мечтали. Достаточно сменить пять, шесть носителей. Нет физической старости. Молодость, вечная молодость в очередном теле.
— Вы преувеличиваете, профессор. Будут разработаны законы…
— Это ничего не меняет. Паразитирование на собственном биологическом виде, вот к чему ведут ваши эксперименты.
— Я слышал уже это несколько лет назад.
— Как видите, мое мнение не изменилось. А теперь прошу вас уйти.
* * *
Мольнар долго не мог уснуть. Он думал о человеке, в тело которого Эгберг хотел перенести его мозг. Это наверняка должен быть мужчина, молодой мужчина, и в записи электрической активности его мозга Эгберг обнаружил те изменения, которые предвещают смерть. Вероятно, у него были коллеги, родственники, он читал спортивную хронику и, когда хотел быть один, заплывал в море далеко от берега. Мольнар перевернулся на другой бок, потом встал, прошел в ванную и, открыв кран с холодной водой, сунул под струю голову.
Он уже совсем засыпал, когда его разбудил Эгберг, спросив с экрана, когда он последний раз видел Мейдж. В этот момент Мольнар понял, что пойдет в бункер один.
Он спустился туда без колебания на следующий день утром. Он не мог дольше ждать. Знал, что Эгберг не откажется от своих планов. Он сделал два шага вглубь. Остановился. Дыхание участилось. «Это от страха», — подумал он. Потом почувствовал головокружение, спазму и понял, что уже не выйдет из бункера.
* * *
Когда он очнулся, было совсем темно. Он помнил, как вошел в бункер, и знал, что с тех пор прошло много дней. Состояние, в котором он находился, не было анабиозом, потому что его мозг отмечал течение времени. Кроме того, были еще какие-то отрывки наблюдений, но нереальные, расплывающиеся, когда он концентрировал на них внимание. Он дышал нормально, не чувствовал боли. Спустя мгновение понял, что кто-то коснулся его головы. Неожиданно он начал видеть — ему сняли повязку с глаз. Перед ним стоял Дорн.
— Вы меня видите? — спросил Дорн.
— Вижу, — ответил Мольнар. Говорить было трудно.
— Слышите меня хорошо?
— Да.
— Попытайтесь встать.
Мольнар встал. Все тело было какое-то одеревенелое, движения некоординированные. Он сделал два шага и покачнулся.
— Вы ослабли? — спросил Дорн.
