Он открыл дверь в гостиную; там сидели две женщины. Обе встали; у обеих удивление сменилось радостью, как только они его узнали. Он почувствовал внутри тепло – приятно возвращаться, когда тебе рады.
– О Шон, мы тебя не ждали!
Ада быстро пошла ему навстречу. Шон поцеловал ее и увидел, что горе оставило на ней свой след. И почувствовал легкие угрызения совести – на нем смерть Уэйта отразилась вовсе не так наглядно. Он отстранил мачеху на расстояние вытянутой руки.
– Ты прекрасно выглядишь, – сказал он.
Она похудела, глаза стали необычайно велики для такого лица, и горе в них было как тень в лесу, но Ада рассмеялась и улыбнулась Шону.
– Мы думали, ты вернешься в пятницу. Я рада, что ты приехал раньше.
Шон посмотрел мимо Ады.
– Привет, Малинка Пай.
Она нетерпеливо ждала его внимания.
– Здравствуй, Шон.
Она чуть покраснела под его взглядом, но глаз не отвела.
– Ты повзрослел, – сказала она, вряд ли замечая его запыленные кожу и волосы и покрасневшие от пыли глаза.
– Ты просто забыла, как я выгляжу, – ответил он и снова повернулся к Аде.
– Нет, и никогда не забывала, – сказала Одри так тихо, что ее никто не услышал. У нее в груди что-то сжалось.
– Садись, Шон. – Ада отвела его к большому креслу у камина. На каминной полке стоял дагерротип Уэйта. – Я налью тебе чаю.
– А как насчет пива, ма?
Шон погрузился в кресло.
– Конечно. Сейчас принесу.
– Нет. – Одри пробежала через комнату в сторону кухни. – Я принесу.
– Пиво в кладовой, Одри, – крикнула ей вслед Ада и сказала Шону: – Такой милый ребенок.
– Посмотри на нее внимательнее, – улыбнулся Шон. – Она не ребенок.
– Хотела бы я, чтобы Гарри… – Ада замолчала.
– Чего бы ты хотела? – переспросил Шон. Она помолчала. Чтобы Гаррик нашел себе такую девушку, как Одри.
– Да ничего, – сказала она наконец, подошла и села на подлокотник кресла Шона.
– От Гарри было что-нибудь? – спросил Шон.
– Нет. Пока ничего, но мистер Пай сказал, что получил чек, оприходованный банком в Кейптауне.
Шон приподнял пыльную бровь.
– Наш мальчик живет на широкую ногу, – сказал он.
– Да, – подтвердила Ада, вспомнив сумму, указанную в чеке. – На широкую.
Вернулась Одри; она несла на подносе большую бутылку и стакан. Подошла к креслу. Шон притронулся к бутылке – холодная.
– Живей, девчонка, – поторопил он. – Я умираю от жажды.
Первый стакан он осушил в три глотка; Одри налила еще; держа полный стакан в руке, Шон удобно откинулся на спинку кресла.
– А теперь, – сказала Ада, – расскажи нам все.
Приятно было говорить, видя их радость, удобно устроившись в кресле и чувствуя, как расслабляются мышцы. Шон и не знал, что можно столько рассказать. Едва поток его слов замедлялся, Ада или Одри задавали вопрос, и он мог продолжать.
– О Боже! – ахнула наконец Одри. – Уже почти темно. Мне пора.
– Шон, – Ада встала, – не проводишь Одри?
Они молча шли рядом в полутьме под цветущими деревьями, пока Одри не заговорила.
– Шон, ты любишь Энн? – выпалила она, и Шон, как обычно, разозлился. Он раскрыл рот, чтобы обругать девчонку, но остановился. Вопрос точный. Любит ли он Энн? Он впервые задумался об этом, старательно формулируя вопрос, чтобы получить верный ответ. С неожиданным облегчением, с улыбкой он сказал правду:
– Нет, Малинка Пай, нет, я никогда не любил Энн.
Он ответил искренне, не кривя душой. Она шла рядом, счастливая.
– Не ходи дальше.
Она впервые заметила его грязную, пропыленную одежду, которая может смутить его перед ее родителями. А она хотела, чтобы с самого начала все было правильно.
– Я подожду, пока ты не дойдешь до двери, – ответил Шон.
– Наверно, поедешь завтра в Тёнис-крааль? – спросила она.
– Завтра же утром, – ответил Шон. – Там очень много работы.
– Но в магазин зайдешь?
– Конечно! – сказал Шон, и то, как он поглядел на нее, заставило Одри покраснеть. Нежная кожа так легко выдает ее! Она быстро пошла по дорожке, но потом остановилась и обернулась. – Шон, пожалуйста, не зови меня больше Малинка Пай.
– Хорошо, Одри, постараюсь не забыть.
Минуло шесть недель после его возвращения с Зулусской кампании, подумал Шон, шесть недель, и они пролетели стремительно. Сидя в кровати, задрав ночную сорочку и удобно скрестив ноги, как Будда, он пил кофе из чашки размером с немецкую пивную кружку. Кофе был горячий; Шон шумно отхлебывал и выдыхал пар.
Эти шесть недель он был так занят, что некогда было думать или печалиться, хотя по вечерам, когда он сидел в кабинете и все вокруг напоминало об Уэйте, приходила острая боль.
Дни словно кончались, не успев начаться.
Теперь у него три фермы: Тёнис-крааль и еще две, взятые в аренду у Пая. Он разместил на них свою добычу и дополнительно купленный после возвращения скот. Из Зулуленда привели почти сто тысяч голов первоклассного скота, и цена на него упала – Шон мог позволить себе выбирать. Он мог также позволить себе ждать, когда цена снова поднимется.
Шон свесил ноги с кровати и прошел через комнату к раковине. Налил в нее воды из кувшина и пощупал пальцем: такая холодная, что обжигает. Он нерешительно постоял в этой нелепой, такой женской ночной сорочке; черные волосы на груди выбивались из-под кружевного переда. Затем набрался мужества и погрузил лицо в раковину; обеими руками набрал воду и вылил себе на шею, втер в волосы согнутыми пальцами и наконец вскинул голову, шумно отдуваясь и заливая рубашку. Вытерся, сбросил мокрую сорочку и, голый, подошел к окну и выглянул. Уже настолько рассвело, что он разглядел за стеклом туман и мелкий дождь.
– Отвратительный день, – проворчал он, однако неискренне. Он испытывал подъем в начале любого дня – он свеж, остро все воспринимает, с нетерпением ждет завтрака и готов к предстоящей работе.
Он оделся, прыгая на одной ноге, чтобы натянуть брюки, заправил рубашку и уселся на кровать натянуть сапоги. Теперь он думал об Одри – надо попытаться сегодня увидеться с ней.
Шон решил жениться. У него были три веские причины. Во-первых, он обнаружил, что легче забраться в сейф «Банка Англии», чем без свадьбы под нижние юбки Одри. А когда Шон чего-нибудь хотел, никакая цена не казалась ему слишком высокой.
К тому же придется жить в Тёнис-краале с Гарри и Энн, и лучше, если его собственная женщина будет готовить ему еду, стирать ему и слушать его рассказы – Шон чувствовал себя слегка заброшенным.
Третья причина, далеко не самая последняя, заключалась в связях Одри с местным банком. Она – одно из немногих слабых мест в броне старого Пая. Шон может даже попросить в качестве приданого ферму Махобалз-Клуф, но он понимал, что слишком надеяться на это не следует. Пай нелегко расстается с деньгами.
