Ибадулле пришлось выбирать. Он не хотел ни связи с американцами, ни службы им. Он ушел тайно, полагаясь лишь на себя.
Где же была судьба? Ведь он сам, и никто иной, так решил и так сделал…
V
Пассажирский поезд остановился только на две минуты. Чем-то случайным, условным могла показаться железнодорожная станция человеку, незнакомому с ландшафтом Средней Азии.
Кругом неровная степь, обманчиво казавшаяся ночью вспаханным полем, несла редкие пучки жесткой травы. Уже минуло короткое время весеннего цветения, середина мая – это разгар лета. Сожженная жаром и безводьем растительность сделалась черно-серой, ее щетинистые, растрепанные кочки торчали на бесплодных лысинах коричневого такыра.
Недалеко от станции медленно бродили и лежали несколько верблюдов. Большие тела вялых животных были такого же цвета, как грунт. Их горбы с клоками темной шерсти подражали кустикам засохших трав. Пустыня умело маскировала своих обитателей.
Кругом станционного здания не было никакой ограды, и пустая земля начиналась прямо от дверей. Рядом в степь вросли пять или шесть низких глинобитных строений с плоскими крышами. В стороны расходились тропы, извилистые пути в невидимые за горизонтом поселения и стоянки скотоводов.
Между станцией и железнодорожными путями стояли несколько пыльных акаций. От рельсов отходил наклонный желоб, кончающийся в бетонном горле подземного водоема. Воду для людей, животных и деревьев привозили в вагонах-цистернах.
Недалеко от станции высился горб моста, переброшенного через глубокую впадину. Она подходила к железнодорожным путям с северо-востока и уходила на юг. С моста открывалось глубокое и пустое русло. Местами его отлогие склоны перерывались отвесными стенами, источенными неправильными рядами черных отверстий нор, проделанных стрижами.
Полупустыня, полустепь издавала особенный и едва различимый запах. В нем слышалась тончайшая лёссовая пыль, смешанная с ароматом недавно засохших растений. Сухой, печальный запах. Но в нем различалась особенная, бодрящая струя смолистого креозота от железнодорожных шпал.
В безводном ущелье, сужающемся под мостом, изгибалась черная тень стальной фермы, отброшенная недавно взошедшим солнцем. Горы находились на севере и на востоке, но отсюда их еще не было видно. Сухая впадина тянулась от них, как говорил Ефимов. Он показывал обеими руками: там, слева и справа, выходят отроги хребтов, между ними втягивается пустыня. Сухое русло должно вписываться в самую низкую линию местности, в тальвег этого плоского обширного куска земли.
Легкое снаряжение исследовательской группы было погружено на трех ослов. Главный груз составляли переносные резиновые резервуары для воды, наполненные доверху. Группа должна была перемещаться от колодца к колодцу, имея запас воды на длинные переходы.
Все малочисленное население станции вышло пожелать доброй удачи в пути людям, обследующим пустыню. Железнодорожники тоже принимали участие в организации экспедиции, это они выбирали ослов, самых сильных и выезженных. По маршруту экспедиции не было удобных троп для автомобиля.
VI
Каждое утро было жарким, а к полудню зной становился таким тяжким, что угнетал даже привычного человека.
Маленький караван двигался вдоль впадины. Сетка сухого, растрескавшегося ила затягивала ее дно. Грязно-белая корка была совсем тонкой, ее обновляли недолгие воды, сбегавшие по впадине в дождливое время года. Но и тогда, как видно, воды едва хватало, чтобы покрыть низ русла по колено человека.
Люди искали следы воды, но не на дне мертвого русла, а в его окрестностях. Иногда им попадались красноречивые знаки.
В своих естественных движениях природа никогда не следует прямым линиям, ее случайные следы извилисты, как буквы арабской грамоты. А работа человеческих рук оставляет прямой след. Человек спешит и любит прокладывать кратчайшие пути к своим целям. Он всегда овладевал землей, прямыми линиями дорог, городов и каналов. Такие следы и искали Ефимов и Фатима.
Едва заметные очертания выемок могли рассказать изыскателям о системе бывших арыков и каналов для орошения полей. В холмиках угадывались очертания рассыпавшихся глиняных стенок.
Инженер Ефимов был начальником, студентка Фатима Аюбова проходила производственную практику, Ибадулла исполнял обязанности рабочего – таков был его первый деятельный шаг на земле родины. Он не сразу понял, что в республике все люди очень заняты и никто не оказывает человеку благодеяния, предлагая работу, обеспечивающую его жизнь.
Ибадулле было очень стыдно, когда он в первый раз держал рейку и не понимал, зачем Ефимов смотрит на него в трубу и делает ему какие-то знаки рукой. Рейку он научился держать в один день, но чертить план, вычислять угол и работать с масштабом не мог. Оказывается, и считал он плохо.
Математику арабы переняли в Индии, и весь мир пользуется их цифрами и системой счета. Среди узбеков были и ныне есть известнейшие ученые-математики. Но все это Ибадулла впервые услышал от русского Ефимова и от узбекской девушки Фатимы, никогда не носившей покрывала на лице.
Ни к чему оказались науки, с таким трудом постигнутые в медресе. Кому нужны знания старых священных книг и тонкие толкования основ ислама и его законов, кому?
Но цель работы, в которой он ныне участвовал, Ибадулла понимал без всяких объяснений. Пустынь нет, есть места без воды и места, имеющие воду. Некогда здесь была вода, потом она ушла, за ней ушли и люди…
Книги в библиотеке медресе упоминали о подобных событиях: некогда и в Сарыкамышской впадине было пресное озеро, большое, как море. Бог ислама, разгневанный на туркменов, высушил озеро и лишил поля воды. Так же он поступал и с другими людьми, чтобы наказать их за неверие.
Ефимов и Фатима чертили планы. Кусок за куском укладывалась карта системы древнего орошения. На бумаге легко соединялись части этой системы, тогда как на земле связь между ними была стерта.
– Зачем? – спросил Ибадулла.
– Чтобы знать, сколько воды здесь было прежде, сколько людей жило и кормило себя своим трудом, – ответил Ефимов.
– Но зачем это знать? Воды нет.
– Чтобы дать сюда воду. Чтобы найти пропавшую воду. Или чтобы привести сюда новую…
Привидения
I
Длинный деловой день приближался к желанному концу… Было время, когда, как рассказывают, в жаркие месяцы года день разбивался на две части, утреннюю и вечернюю, с длинным перерывом и сном между ними.
Но если бы сейчас кто-нибудь напомнил Садыку Исмаиловичу Исмаилову о порядках, свойственных старому быту, он вряд ли получил бы хоть слово в ответ от занятого человека. Садык Исмаилович был целиком погружен в подписывание исходящих бумаг. Курьер должен успеть сдать почту в отделение связи до шести часов вечера, а сейчас большие часы в кабинете показывали уже пять.
