— Что в этой коробке?
— Медикаменты, которые надо срочно отправить.
— Куда вы едете?
— В Темпельхоф.
— Ваши документы.
Так и есть, зацапали. Что делают здесь, в восточной зоне, французский летчик и американский офицер? Оба путано объясняют. Английский язык с примесью немецкого, на котором говорит Беллами, только портит дело. Кармон говорит только по-французски.
Полицейские садятся в машину.
— Вези в участок.
Шофер хотел бы объясниться, сказать что-нибудь в свое оправдание. Но полицейские ни о чем его не спрашивают: из осторожности он предпочитает промолчать. Ему лучше всего сидеть тихо и не напоминать о своем присутствии. Такси останавливается у комиссариата. Полицейские выводят из машины обоих летчиков. Беллами держит сверток в руке.
— Можешь ехать, — говорит полицейский шоферу.
Мишель Лорбен, не сразу поняв, о чем речь, неподвижно сидит за рулем.
— Проваливай, говорят! — рычит полицейский.
На этот раз повторять не надо: машина рывком трогается с места и уносится на полной скорости.
В полицейском участке начальник выслушивает доклад о задержании Беллами и Кармона. Сам допрашивает арестованных. Предлагает им открыть пакет. Полицейские озадачены, вид ампул их смущает.
Американец нервничает:
— Вы, позвать начальник, ваш командир, хозяин... Мы, объяснить... звать переводчик... Он понимайт... Отшень важно... Отшень спэшно...
Он с отчаянием смотрит на стенные часы — семь часов. Полицейский пытается его успокоить. Предупреждены военные власти. Сейчас придет русский офицер. А пока пусть не волнуются и отдохнут на скамейке у входа.
Летчики уныло усаживаются рядом.
— Кофе? — предлагает полицейский.
— Ну что ж...
Время идет. Конечно, будь Беллами не так взвинчен, он мог бы заснуть; забыл бы и о сыворотке и о «Марии Соренсен». Хорошенькое дело, а в каком положении он оказался бы после? Что стало бы с его долгом? Карточный долг — долг чести, так, кажется, говорят. Как бы там ни было, Беллами не имеет ни малейшего желания кончать жизнь самоубийством. Если он не сумеет уплатить, то не заплатит, вот и все. Его исключат из клуба? Ну и что же! Велико несчастье! Никто не сядет с ним играть в карты? Ну, это едва ли. Игрок остается игроком. Если представится случай, никто из настоящих игроков не откажется составить ему партию. Станут говорить, что он не расплачивается за проигрыш? Ну и пусть, пусть себе говорят.
Нет, с этой стороны Беллами трудно задеть за живое; его беспокоит самая возможность поражения, возможность проиграть то постоянное пари, которое у него заключено с жизнью. До сих пор он выкручивался. Плохо ли, хорошо ли, но всегда устраивал свои дела. Если на этот раз он проиграет, то, пожалуй, может сложиться впечатление, что счастье от него отвернулось, а если пропадет вера в удачу, то он потеряет веру в себя, а без веры в себя... Лучше не думать об этом. Он должен выиграть, и все тут. Поэтому Беллами не спит, не может уснуть.
Кармон, тот поминутно спрашивает себя, чего ради он вмешался в это дело. В отеле, где он остановился, было тихо и спокойно, никто не требовал от него, чтобы он сопровождал Беллами. Почему он за ним увязался? Из чувства долга или человеческой солидарности? Наедине с самим собой Кармон предельно откровенен: он увязался за американцем для того, чтобы назавтра хвастаться своим приключением, которое он сумеет расцветить и украсить интересными подробностями. На этот раз получится увлекательная история, если только все закончится хорошо: «Когда меня арестовали, красные...» Он, конечно, постарается быть объективным. «Я был задержан народной полицией, — скажет он, — но тем не менее должен признать...» В каждом из его рассказов постоянно звучит эротическая нотка. Это придает им известную пикантность. Так будет и на этот раз. В данном случае эротическая нотка — это Дора. Но что он мог бы рассказать о ней? Что, приняв Беллами и его за полицейских, она предложила им себя, надеясь избежать ареста? Нет, похоже на мелодраму, едва ли кто поверит. А ведь полицейских, когда им приходится стаскивать женщин прямо с постели, наверно соблазняют подобными предложениями. Кармон разглядывает полицейских, завидует им. Если бы он сумел стать их товарищем, сопровождать их... Для Доры Керн надо придумать другую версию. Вот! Это подойдет. Он вспомнил, что, когда Дора впустила их, в комнате было темно, она отдернула штору, и в окно проник лунный свет, который осветил ее и сквозь прозрачную ткань одежды обрисовал очертания фигуры... Кармон тогда не обратил на это особого внимания, ему важно было отыскать Сирне. Теперь он может вышивать узоры по этой канве. Дора, — будет он рассказывать, — во время перепалки с ними стояла как раз у окна, и, пока она говорила, они могли разглядывать ее сколько хотели. Догадывалась ли она об этом? Женщины, которым он стал бы рассказывать эту сцену (он приберегал пикантные истории преимущественно для женщин), стали бы утверждать, что Дора прекрасно во всем отдавала себе отчет и что она надеялась таким образом убедить его и Беллами отказаться от настоящей цели их визита. «Вы так думаете?» — недоверчиво спросил бы Кармон. «Как вы наивны», — ответили бы они, возбужденные при мысли о том, что какая-то женщина поступила так, как им самим хотелось бы поступить и на что они не смели решиться. Иначе, как могли они так быстро прийти к выводу, что ей хотелось отдаться первому встречному, если сами бессознательно не желали бы этого?
Тяжелая черная машина застопорила у входной двери. Из машины вышел военный в форме капитана Советской Армии, коренастый, наголо обритый, в до блеска начищенных сапогах.
Беллами начинает объясняться с помощью переводчика.
Русский перебивает:
— Я в курсе дела. Речь идет о сыворотке для экипажа траулера «Мария Соренсен».
Беллами и Кармон застывают в изумлении.
Офицер с достоинством объясняет:
— Нас предупредила наша специальная радиостанция.
Кармон вступает в разговор:
— Поскольку вам известно, о чем идет речь, будьте любезны распорядиться, чтобы нам вернули пакет. Мы переправим его в Осло, оттуда самолет санитарной авиации доставит его на судно и сбросит на парашюте.
— Нет, месье.
Капитан произносит свой ответ сдержанно и спокойно.
Беллами и француз протестуют.
— Вы отказываетесь вернуть нам сыворотку?
— Отказываюсь.
— Почему?
— Она конфискована.
— Но однако... люди под угрозой смертельной опасности. Они ждут медикаменты.
— Знаю.
— И вы против того, чтобы сыворотка была им послана?
— Этого я не сказал.
Беллами выходит из себя:
— Не понимаю, что за шутки?
Офицер не отвечает, обращается к полицейскому:
