— А как? — взвился Сиффорд.
— Не знаю, — сказал Мэйтленд. — Если бы я знал…
— Джентльмены, — вмешался Лодж.
— Виноват, — извинился Сиффорд. — У меня что-то пошаливают нервы.
Лодж вспомнил, как Сьюзен Лоуренс, стоя рядом с ним у окна и глядя на безжизненную унылую поверхность кувыркающегося в пространстве обломка скалы, на котором они ютились, произнесла: «Он не захотел больше жить. Он боялся жить».
Что она имела в виду? То, что Генри Грифис умер от страха? Что он умер потому, что боялся жить?
Возможно ли, чтобы психосоматический синдром послужил причиной смерти?
Когда они перешли в театральный зал, атмосфера не разрядилась, хотя все, проявляя незаурядную силу воли, вроде бы держались легко и свободно. Они разговаривали о пустяках и притворялись, будто их ничто не тревожит, а Мэйтленд даже сделал попытку пошутить, но его шутка пришлась не к месту и в корчах испустила дух, раздавленная фальшивым хохотом, которым на нее отреагировали остальные.
«Кент ошибся, — подумал Лодж, чувствуя, как его захлестывает ужас. — В этой затее — смертельный заряд психологической взрывчатки». Достаточно незначительного толчка, и начнется цепная реакция, которая может привести к распаду их группы. А если группа распадется, перестанет существовать как единое целое, пойдут прахом все труды, на которые было потрачено столько лет: долгие годы обучения, месяцы, понадобившиеся для выработки привычки к совместной работе, не говоря уже о постоянной, ни на миг не прекращающейся борьбе за то, чтобы они пребывали в хорошем настроении и не перегрызли друг другу глотки. Исчезнет сплачивающая их вера в силу и возможности коллектива, которая за эти месяцы постепенно пришла на смену индивидуализму; сломается отлично налаженный механизм спокойного сотрудничества и согласованности действий; обесценится значительная часть уже проделанной ими работы, ибо никакие другие ученые, пусть самые что ни на есть квалифицированные, не смогут с ходу принять эстафету своих предшественников, даже если в их распоряжении будут все материалы с результатами исследований, проведенных теми, кто работал до них.
Одну из стен помещения занимал вогнутый экран, перед которым тянулись узкие, ярко освещенные подмостки.
А за экраном, скрытые от глаз, причудливо переплетались трубки, стояли генераторы, находились звуковоспроизводящее устройство и компьютеры — чудо техники, воплощавшее мысли и волю людей в зримые, движущиеся образы, которые сейчас возникнут на экране и заживут своей жизнью. «Марионетки, — подумал Лодж, — но марионетки, созданные человеческой мыслью и обладающие странной пугающей человечностью, которой всегда недостанет вырезанным из дерева фигуркам».
И разница, конечно, объяснялась разницей между возможностями мозга человека и его рук: как бы ни был остер нож и искусна рука талантливого мастера, вырезанная им из дерева кукла своей достоверностью и точностью воспроизведения мельчайших деталей не сравнится с человеческим существом, которое создано в воображении.
Когда-то Человек творил только руками, раскалывал и обтесывал куски кремня, делал луки, стрелы, предметы обихода; позже он изобрел машины, ставшие как бы придатками его рук, и эти машины начали выпускать изделия, создать которые вручную было невозможно; теперь же Человек творил не руками и не машинами, придатками своих рук, а мыслью, хотя ему и приходилось пользоваться разнообразной сложной аппаратурой, с помощью которой материализовалась деятельность его мозга.
«Наступит день, — подумал Лодж, — когда единственным созидателем станет человеческая мысль — без посредничества рук и машин».
Экран замерцал, и на нем появилось дерево, потом еще одно дерево, скамья, пруд с утками; на втором плане какая-то статуя, а вдалеке, полускрытые ветвями деревьев, проступили неясные контуры высоченных городских зданий.
Как раз на этой сцене они вчера вечером прервали представление. Персонажи Спектакля решили устроить пикник в городском парке, пикник, который почти наверняка просуществует считанные мгновения, пока кому-нибудь не взбредет в голову превратить его во что-то другое.
«Но, быть может, сегодня пикник останется пикником, — с надеждой подумал Лодж, — и они доведут эту сцену до конца, будут разыгрывать Спектакль с прохладцей, без обычного азарта, обуздают свою фантазию. Именно сегодня недопустимы никакие неожиданные повороты действия, никакие потрясения, ведь для того, чтобы помочь персонажу выбраться из лабиринта нелепейших ситуаций, которые возникают при внезапном изменении сюжета, необходимо значительное умственное напряжение, а это может в такой обстановке привести к тяжелым психическим нарушениям».
Так получилось, что сегодня будет одним персонажем меньше, и многое зависит от того, какой из них будет отсутствовать.
Пока что сцена пустовала, напоминая тщательно выписанный маслом пейзаж в блеклых тонах с изображением уголка весеннего парка.
Почему они не начинают? Чего ждут?
Они ведь позаботились оформить сцену. Так чего же они ждут?
Лодж создал в воображении образ своего персонажа и вывел его на экран, сконцентрировав мысль на его неуклюжей походке, соломинке, торчащей изо рта, на заросшем курчавыми волосами затылке.
Должен же кто-нибудь начать. Неважно кто…
Деревенский Щеголь засуетился и бросился назад, исчезнув с экрана. Через секунду он появился снова, неся большую плетеную корзину с крышкой.
— А про корзину-то я и забыл, — сообщил он с глуповатой застенчивостью сельского жителя.
В темноте зала кто-то хихикнул.
Слава богу! Кажется, все идет нормально. Ну, выходите же, кто там еще остался!
На экране появился Нищий Философ — в высшей степени респектабельный мужчина без единой положительной черточки в характере: его импозантная внешность, гордая осанка сенатора, пестрый жилет и длинные седые локоны были ширмой, за которой скрывался попрошайка, бездельник и редкостный враль.
— Друг мой, — произнес оп. — Мой добрый друг.
— Никакой я те не друг, — заявил Деревенский Щеголь. — Вот отдашь мне триста долларов, тогда поглядим.
Да выходите же, наконец, кто там еще остался!
Появились Красивая Стерва и Приличный Молодой Человек, которого с минуты на минуту должно было постичь ужасное разочарование.
Деревенский Щеголь присел на корточки посреди лужайки и, открыв корзину, начал извлекать из нее еду: окорок, индейку, сыр, блюдо фруктового желе, банку маринованной сельди, термос.
Красивая Стерва кокетливо сделала ему глазки и заиграла бедрами. Деревенский Щеголь вспыхнул и, быстро пригнув голову, спрятал лицо.
