Искатель следов ассигновал на каждую из этих несчастных по двести долларов и по сто долларов на каждого из детей, чтобы доставить им на первое время все необходимое; кроме того, Валентин приказал представить бывших невольниц властям этого города и попросить последних позаботиться о возвращении жертв капитана Кильда их семействам.
Конвой в пятнадцать охотников должен был проводить их до Форт-Снеллинга.
Октавио Варгас, посоветовавшись с Курумиллой, которому он вполне доверял, решился сам проводить женщин.
Тогда Кастор передал ему два письма.
Одно было адресовано банкиру Искателя следов, другое — на имя губернатора Форт-Снеллинга.
Радость пленниц не имела пределов, когда они узнали о своей участи.
Они сожалели только о том, что не имели возможности выразить свою глубокую признательность своему избавителю.
На следующий день, на восходе солнца, дон Рамирес собрался в дорогу; он спешил скорее отправиться, чтобы скорее возвратиться.
Спустя два часа после его отъезда Курумилла, который перед тем долго разговаривал с Кастором, отправился по следу молодого человека, взяв с собой четырех смелых охотников.
Как всегда, он исчез, не сказав никому ни слова.
Кастор и его товарищи начали между тем готовиться к отъезду.
Приготовления эти были довольно продолжительны, потому что в лагере охотников было много багажа, который надо было собрать и уложить.
К счастью, в лошадях недостатка не было, потому что охотники, отправляясь в экспедицию, оставили своих лошадей в Воладеро.
Наконец, два дня спустя после отъезда Бенито Рамиреса все лошади были навьючены багажом, и охотники на третий день утром, в восемь часов, оставили Воладеро.
Пленники были сопровождаемы крепким конвоем. В первые два дня путешествия с охотниками не случилось ничего особенного.
На третий день, часа за два до ночной стоянки, при переходе через одну довольно опасную местность в караване наших путешественников произошел беспорядок, так как в этом узком проходе с трудом можно было провести лошадей.
Вдруг раздалось несколько выстрелов, направленных в охотников, которые старались восстановить порядок между взволновавшимися от этой неожиданности животными.
Вслед за тем на одном из утесов показался человек, в свирепой наружности и вообще во всей фигуре которого было что-то демоническое; одним громадным прыжком он очутился около донны Розарио, которая была выбита из седла падением лошади, пораженной в голову выстрелом одного из невидимых врагов наших путешественников; крепко обхватив руками молодую девушку, бандит взвалил ее на плечи и скрылся в чаще леса.
Но ему не суждено было далеко уйти со своей драгоценной ношей.
Не успел он сделать нескольких шагов, как в погоню за ним бросились Пелон и Курумилла, внезапно появившиеся на месте этого происшествия.
Пелон скоро настиг разбойника и мужественно напал на него, но последний схватил одной рукой ружье и замахнулся прикладом на своего противника. Пелон быстро отскочил в сторону, но не успел избегнуть сильного удара, повергнувшего его на землю.
Падая, молодой человек метнул в бандита свой нож с такою силою, что клинок его совершенно исчез в груди последнего.
Разбойник, который был не кто иной, как презренный Линго, зарычал, как дикий зверь.
— Я задушу тебя, червяк! — вскричал он с яростью.
И, замахнувшись снова, ударил прикладом молодого человека в голову.
Пелон опрокинулся навзничь и лишился чувств.
Вдруг Линго почувствовал, что кто-то схватил его за волосы так сильно, что голова его совсем откинулась назад.
Он невольно выпустил из рук донну Розарио и, стараясь вырваться, упал на колени.
— Я погиб! — прошептал бандит с испугом, увидев перед собой Курумиллу.
Вождь, продолжая держать левой рукой разбойника за волосы, вытащил правой рукой свой острый нож и, придушив коленями своего противника, скальпировал его голову.
— Умри, собака! — сказал он с презрением.
Сильно потянув бандита за волосы, вождь сорвал их с головы последнего вместе со скальпированным телом.
Обезумевший от боли Линго, по лицу которого струились целые потоки крови, сделал над собой сверхъестественные усилия, чтобы подняться, и, пошатываясь, направился к деревьям, где некогда были повешены охотниками его товарищи.
— Ты будешь так же повешен, как и твои товарищи, — сказал неумолимый вождь голосом, от которого бандит невольно вздрогнул.
Затем он протянул веревку под руки Линго, и через несколько секунд бандит висел на значительной высоте, покачиваясь в воздухе.
— Сжалься надо мною! Убей меня! — умолял Линго хриплым голосом.
— Нет, — твердо отвечал Курумилла, — ты не щадил никого, не ожидай же состраданья! Ты будешь висеть, пока смерть прекратит твои мучения.
Скоро вождь присоединился к путешественникам, которые, прибыв на место ночлега, расположились на отдых.
Спустя три дня охотники достигли без дальнейших приключений Прыжка Лося, где их ожидал Валентин Гиллуа уже несколько дней.
Благодаря вниманию Джона Грифитса, которое он старался оказать Валентину Гиллуа, для донны Розарио была приготовлена со всевозможными удобствами та самая хижина, в которой некогда пробыла несколько дней донна Долорес де Кастелар.
Теперь эта хижина была обставлена такой роскошью, какую не всегда можно встретить даже и в населенных городах Нью-Йорке и Новом Орлеане.
Оставив молодую девушку на попечение преданных ей Гарриэты Дюмбар и Пелона, Валентин вошел в хижину, где поместились Кастор и Курумилла.
Кастор рассказал ему со всевозможными подробностями обо всем случившемся с той минуты, когда он оставил долину, названную Английской долиной в честь блистательного поражения англичан.
— Отчего же вы возложили на Бенито Рамиреса обязанность проводить невольниц в Форт-Снеллинг?
— Я вовсе не возлагал на него этой обязанности, тем более что не считал себя вправе сделать это, но он сам предложил заменить меня и настаивал на этом.
— Странно! — заметил Валентин, взглянув вопросительно на Курумиллу.
Вождь молча улыбнулся.
— Бенито Рамирес показался мне очень печальным и озабоченным, — продолжал Кастор.
— Печален и озабочен? Бенито Рамирес? — спросил Валентин с изумлением.
— Да, — отвечал Кастор.
Когда охотник рассказал о внезапном нападении Линго, Валентин несколько успокоился.
— Ну, теперь для меня совершенно понятно дурное настроение моей названой дочери, которое она, очевидно, старалась скрыть от меня; такой сцены совершенно достаточно, чтобы расстроить молодую девушку.
