Вокруг давящим саваном разливалась тишина, на фоне которой все нарастала паника среди лошадей. Они носились мимо кибиток, едва не задевая кудесников, а за ними с криками, угрозами и стенаниями бегал растерянный пастух. Но кони не слушали его, увлеченные жутким танцем. Все выше вскидывали они ноги, все сильнее встряхивали гривами, били копытами, вытаптывая траву. Поднявшаяся пыль уже окутала дорогу и луг.
«А наши кони стоят… Хотя мне всегда казалось, что они неживые», — удивленно подумал Адхи, замечая, что и ездовые птицы совсем не беспокоятся. Их словно бы не задевало злое колдовство, окутавшее прочих несчастных животных, от которых приходилось в ужасе отскакивать. Несколько лошадей уже врезались в бока кибиток, заставляя беспокойно проснуться измученного Ледора.
— Не смей использовать магию! — тут же напомнил Аобран, замечая, что друг намерен при случае запустить несколько разрядов в центр сумасшедшего табуна.
— Все равно не поможет, — мрачно отозвался Ледор, оставаясь в кибитке. — Лучше поскорее убраться отсюда.
— Нет, нельзя уезжать… Это случилось, потому что мы здесь, — вырвалось у Адхи. Он чувствовал, что беда постигла пастуха из-за ночевки кудесников возле пастбища.
— Да что творится? — мотал головой Аобран, неуверенно вскидывая руки, но тут же бессильно опуская их. Огненная магия точно не помогла бы.
Офелиса попыталась окатить ближайших коней водой, но те не заметили, продолжая взбивать пыль копытами. Чигуса с позволения наставницы выстроила огненный барьер вокруг кибиток, но его пришлось спешно затушить, когда несколько лошадей кинулись прямо на стену пламени.
— Не получается! Надо уезжать! — взвизгнула Чигуса, когда мимо нее, едва не задев, пронеся высоченный вороной конь. Адхи тоже с трудом увернулся от копыт вставшей на дыбы серой в яблоках кобылы.
А потом весь табун внезапно вскинулся в одном направлении, стихло ржание. Над лугом повисло устрашающее безмолвие, которое через миг рассеялось гулом единого броска: все кони, собравшись без приказа и всадников в ровную колонну, кинулись к лесу, вскоре теряясь между стволами деревьев, рассеиваясь и словно исчезая.
— Куда?! Куда вы?! Зачем?! — застонал пастух, бессильно запинаясь и падая ничком. Кудесники поспешили к нему, Адхи помог перемазанному в грязи парнишке подняться.
— Что ты видел? Где враги? Кто напал? — на разные лады тараторили странники, но ответа добиться не удавалось. Какое-то время пастух просто хватал ртом воздух, уставившись в сторону леса, а потом, едва не плача, простонал, заламывая руки:
— Ох, запорет меня барин, как есть! Запорет до смерти!
— Пастух! Эй! Пастух! Что случилось? — попытался хоть что-то узнать Аобран, только новый знакомый вздрогнул от легкого прикосновения, как от тяжелого удара. Возможно, кудесник задел свежую ссадину, оставленную копытами, но, вероятнее всего, пастух уже в красках представлял, как по его многострадальному телу пляшет гибельный танец тяжелый кнут или плетка с крючьями.
— Ох запорет, что делать теперь… что делать! — стенал несчастный парень, но Офелиса, досадливо закусив губу, решительно встряхнула его за плечи:
— Как тебя зовут?
Вопрос, похоже, привел пастуха в чувства, он пробормотал:
— Емеля.
— Что случилось, Емеля? — повторил вопрос Аобран, но его вновь не услышали.
— Кони, ох, кони… И кобылицы, ой, кобылицы, — сокрушался пастух, расширенными глазами неподвижно таращась в сторону леса. — Волки съедят, ой, съедят.
— Емеля, что с кобылицами? — настойчиво повторила вопрос Офелиса.
— Кобылицы-то непростые… Кобылицы-то особенные, только у барина такие есть, — уже откровенно всхлипывал пастух, едва не растирая слезы. — Ой, запорет меня барин.
Адхи и впрямь заметил еще накануне необычный окрас некоторых кобыл из табуна. В родных степях такие не водились, правда, лошади орков и выглядели иначе: встречались и лиловые, и пламенно-красные, крепкие и мощные, все под стать хозяевам. Но человеческий мир отчего-то не поражал разнообразием оттенков.
— Кого ты видел, Емеля? — сдержанно продолжала Офелиса, очевидно, не первый раз имея дело с перепуганным мирным крестьянином, столкнувшимся с чем-то необъяснимым и опасным.
— Да силуэт у края леса вроде видел… а вроде нет, морок какой, — пробормотал Емеля, отчаянно морща лоб и хмуря белесые брови.
— Как выглядел силуэт? Мужчина? Женщина? — настаивала Офелиса, а потом сорвалась: — Быстрее думай! Твоих кобылиц съедят!
— Кобылицы! — завыл Емеля не хуже упомянутых волков, но потом сбивчиво продолжил: — Не знаю, не знаю, кого видел. Мужчина, женщина… Не знаю. То ли танцевал, то ли руками махал. Не знаю, что делать, убьет меня барин! Но порчу на них навели, говорю я вам, порчу.
— Это «грибница»! Она опутала коней, — подпрыгнул Адхи.
Он же что-то чувствовал! После разговора с Белым Драконом он ощущал злое присутствие Рыжеусого или Хорга, ставшего подручным злокозненного лиходея. Где-то в глубине души Адхи все еще не желал принимать, что таинственный противник стал для Хорга наставником. Ведь такими же учителями были Ледор и Аобран. Выходило, Адхи тоже мог довериться совсем не тем кудесникам. Повезло, что его не превратили в монстра. Вернее, в непонятное существо его все же превратили, но не склонили к тьме черных линий.
— Мы должны пойти в лес и разыскать лошадей, — решительно скомандовала Офелиса. — Разделимся.
— Так этот гад, кем бы он ни был в этот раз, только того и ждет, небось, — простонал Аобран, с тоской глядя на кибитку.
— За меня не волнуйся. Отобьюсь, к тому же, я не нужен врагам, — тут же заверил Ледор. — Пригляжу за нашим скарбом. Идите!
Решительность раненого кудесника придала всем сил. Чигуса двинулась вместе с Офелисой, но потом они разделились. Емеля, Адхи и Аобран сразу пошли в разные стороны, вооружившись кто чем мог — кто магией, кто коротким ножом, кто луком.
Адхи подозревал, что сражаться придется ему одному. Ведь это он слышал Белого Дракона. И это его выманивали ночью, заставляя выскочить из кибитки, но, похоже, кудесники защищали ученика и нападать на лагерь скрытый враг не решался.
Теперь же Адхи шел один и чувствовал, что так надо. Иначе нельзя. Если бы из-за него некий барин запорол до смерти ни в чем не повинного Емелю, то Белый Дракон наверняка бы счел это предательством всех светлых идеалов.
Впрочем, по спине все равно пробегал холодок, отзываясь покалыванием между позвонков. Адхи поймал себя на мысли, что опасается больше не таящихся под мрачной сенью врагов и хищников, а собственной тени, которая едва заметно стелилась возле ног. Здесь, вдали от луга, пробирающие разряды Ледора не сумели бы защитить от нее. Оставалось только старательно отгонять дурные мысли. Почему вообще оживали тени в этом мире?
«Нет, я должен найти кобылиц», — велел себе не отвлекаться Адхи, осматриваясь и стараясь читать следы. Свежие отпечатки копыт легко прослеживались на влажном мху, да еще в лесу лошади неизбежно задевали ветки и кусты.
Адхи уверенно преследовал одну из беглянок и вскоре увидел мечущуюся в непролазных зарослях серую в яблоках кобылу. Ее белая грива застряла в низко нависших лапах елок, лошадь вскидывала голову и беспомощно всхрапывала. Похоже, ее уже не сковывали путы грибницы, кто-то желал только вспугнуть животных и посеять смятение в лагере.
«Кто-то? Да я знаю, кто на такое способен!» — недовольно фыркнул Адхи, и все же поежился от мысли, что, возможно, именно теперь ему предстоит столкнуться с самим Рыжеусым, Марквином Сентом, темным наставником Хорга.
Впрочем, вскоре на опасения не осталось времени: едва Адхи приблизился к кобыле, как от ее гривы отделилось несколько черных нитей, «грибница» пришла в движение, отчетливо проступая в сумрачном лесном свете.
Адхи едва успел отскочить от первой атаки черных линий: они обвили ближайшее дерево склизкой паутиной, еще несколько стремительно отрезали пути к отступлению, заткав прогалины между стволами.
Кобылица выпутала гриву из ветвей и кинулась прочь, но Адхи не смог последовать за ней, наткнувшись на незримую преграду, сотканную из все тех же черных линий. Если при нападении племени Огненной Травы они оплетали только врагов, то теперь сотни тонких жалящих веревок тянулись к нему, затерянному в лесу кудеснику-недоучке.
