Виктор Болдырев - Гибель синего орла. Приключенческая повесть

Олени болели и гибли каждое лето. Ветеринарные врачи, опасаясь, что микробы надолго заражают почву и растительность тундры, штриховкой обозначали места вспышек эпидемии. Карты летних пастбищ изукрасились пестрой мозаикой «карантинных земель». Поэтому так хитроумно переплетались маршруты оленьих стад на плане дальнего участка совхоза.

Секрет копытки раскрыл московский бактериолог Николаевский. Оказалось, что возбудитель болезни — микроскопическая палочка некроза живет в самом олене, в кишечнике, не причиняя вреда, до тех пор пока олень здоров и состав крови неблагоприятен для развития микробов.

Но вот наступало знойное время года — в тундре появлялись тучи комаров. Комары мешали пастись оленям, а люди, не зная еще секрета копытки, подолгу задерживали оленей на клочках «незараженных» пастбищ. Тысячные табуны быстро уничтожали здесь питательную кормовую растительность.

Олени, изнуренные жарой, комарами и плохим питанием, худели, защитные свойства крови ослабевали, и палочки некроза в кишечнике размножались с непостижимой быстротой. Но здесь они не причиняли вреда. Лишь очутившись на пастбище, микробы превращались в опасного врага. Проникая через раскрывшиеся волосяные луковицы на ногах в кровеносные сосуды, они вызывали у ослабевших оленей острое заражение крови.

Проверяя опытом свои выводы, Николаевский внес активные микробы попытки в ранки и царапины здоровым, упитанным оленям. Ни один олень не заболел.

И тогда бактериолог предложил стереть ко всем чертям с тундровых карт штриховку ложных «карантинных земель» и ввести систему противоэпидемических маршрутов с постоянным движением оленьих стад на свежие пастбища с питательной кормовой растительностью. В опасное, знойное время олени получат необходимое питание и будут непрерывно уходить с мест, зараженных микробами.

Предложение Николаевского вызвало бурю упреков и нареканий кабинетных ученых. Они уверяли, что использование карантинных пастбищ повлечет чудовищную вспышку эпидемии.

Долгие годы Николаевский собирал необходимые доказательства. Возвращаясь в первый год Великой Отечественной войны из последней, пятнадцатой экспедиции, он предложил испытать систему противоэпидемических маршрутов в тундрах полярной Якутии. Испытание поручили выполнить нам…

Языки яркого пламени лижут тонкие душистые веточки тундровой ивы. Получилась целая лекция, но Пинэтаун слушает рассказ о Николаевском так внимательно, что не замечает уголька, прыгнувшего из костра. Уголек прожигает замшевые брюки и больно жалит. Юноша, смутившись, вскакивает.

— Послушай, Пинэтаун, как перевести твое имя на русский?

— «Край тумана», — отвечает юноша.

— Пинэтаун — «край тумана»… Звучит поэтически. Кто дал тебе это имя?

Молодой пастух улыбается и рассказывает о старом чукотском обычае. До революции на Чукотке не было школ, народ был забитый и темный. Чукчи верили в злых духов, навлекавших на людей несчастья.

И вот, пускаясь на хитрость, заботливые родители выбирали своему ребенку имя, которое могло бы сбить с толку недобрых духов.

Человек с именем «край тумана», по этому наивному верованию, мог чувствовать себя совершенно спокойно: злые духи не потревожат его, они не захотят блуждать в тумане. Товарища Пинэтауна звали Эйгели — «ветер переменный»: за таким не угонишься. Воспитатель Пинэтауна носил странное имя Кемлилин. По-чукотски — это «женский меховой балахон». Самому хитрому и злому духу не придет в голову, что под этим именем скрывается смелый охотник.

Жители тундры давно уже не верят в духов, но имена, придуманные народом, остались.

Над костром темной тенью закружилась птица. Она взмахивает крыльями, но шороха крыльев не слышно. Пинэтаун хватает ружье и стреляет не целясь. Эхо выстрела, будит спящую тундру. С ближнего озера взлетают утки.

Птица неслышно падает на мягкий ковер из мха. Это небольшая ястребиная сова. Ее пестрое светлое оперение, шелковистое и мягкое, напоминает пух. Изящные крючочки скрепляют опахало пера в гибкую пластинку. Край опахала оканчивается тончайшими нитями. При взмахе крыльев бородки пера не трутся друг о друга и не производят шума, а бархатистые края перьев неслышно рассекают воздух.

Пинэтаун рассматривает перо совы с жадным любопытством. Его интересует все: откуда взялись нити и волоски у совиного пера, почему их нет у других птиц, далеко ли улетают ястребиные совы на зиму?..

Пока канителюсь с хирургическими скальпелями и ножницами, осторожно отделяя шкурку розовой чайки от мышечных тканей, Пинэтаун, орудуя лишь острым, как бритва, охотничьим ножом, ловко и быстро снимает нежную шкурку совы.

— Где ты научился снимать шкурки?

— У границы леса на горностаях, — отвечает Пинэтаун. — Много горностая добываю зимой.

Уложив шкурки с убитой чайки и ястребиной совы в ящик с коллекциями, собираемся спать.

Полуночное солнце низко висит над горизонтом. Мягко светит небо, и звезд не видно. Укладываясь в спальный мешок, спрашиваю Пинэтауна, хороша ли будет завтра погода.

— Не знаю… — уклончиво отвечает он.

На рассвете нас будят гагары. Их крики напоминают жалобный плач ребенка. Предрассветный туман, клубясь, поднимается с притихшего озера. Гагары, вытягивая тонкие, змеиные шеи, испускают протяжные вопли: «Аа-увааа! Аа-увааа! Аа-уваа!»

— Пинэтаун, вставай, девушки зовут!

Гагары, услышав голос человека, умолкают и потихоньку отплывают к середине озера.

— Ух! Долго спал.

Юноша выскакивает из палатки, бежит к озеру и плещет холодной и чистой водой, разбрызгивая сверкающие, алмазные брызги.

Гагары тяжело поднимаются с воды и, быстро махая крыльями, улетают в сторону моря. Слабое дуновение воздуха доносится с юга. Пахнет морем; мелкие перистые облачка рябят небо. Пожалуй, можно ожидать попутного ветра.

Вскоре поднимается ветерок. Быстро сворачиваем палатку, поднимаем паруса, и «Витязь», набирая скорость, уходит вниз по течению протоки, к близкому морю.

Кустарник оканчивается; теперь по обоим берегам простирается голая ровная тундра. Неожиданно за поворотом показываются скалы. Одиноким уступом они возвышаются над тундрой.

— Чукочий мыс! — кричит Пинэтаун.

Он стоит на баке, пристально разглядывая из-под козырька ладони плывущие скалы.

Протока расширяется, и «Витязь» выскальзывает на широкий простор Голубой лагуны. Чукочий мыс, словно нос корабля, врезается в бухту. Узкие песчаные стрелки и острова закрывают свободный выход в море.