Завести двигатель и обойти лодку, с которой еще не видят надвигающегося «плывуна»? Но такая «храбрость» по меньшей мере глупа — заметят. Выйти на связь и сообщить координаты трассы, если произойдет столкновение? Успеть можно, однако машину все равно «расстреляют», а трассу перенесут…
Плотников не успел до конца поверить в безвыходность ситуации, не успел и понять, зачем так резко повернул руль Оганесов, прикованный к перископу, как вдруг ощутил едва уловимую перемену в положении плывущей машины. Он ощутил ее по легкому смещению лодки — она сдвинулась, начала медленно уходить к затемненной границе экрана. Стрежневая струя усилила давление на развернутые поперек течения передние скаты, и этого оказалось достаточно, чтобы машина подставила борт отбойному течению, смещаясь на свободный от вешек плес.
Ай да Оганесов!
Люди в лодке насторожились, прекратив работу. Плотников отчетливо видел их лица, оба смотрели прямо в объектив, и возникло желание зажмуриться, словно мог встретиться с ними взглядом. Один поднял руку, из кулака его вырвался тоненький лучик, метнулся по воде, забегал по островку.
«Стекло!.. — похолодел Плотников. — Если луч попадет на стекло перископа, оно блеснет!..»
— Вы там сдурели? — раздался с берега резкий окрик. — А ну погасите!
Луч пропал, и молодой смущенный голос ответил из лодки:
— Плывет что-то, товарищ лейтенант.
— Не видите — кусок трясины! Если каждую кочку освещать станем, нас так осветят, что света невзвидим.
«Спасибо, лейтенант, — искренне поблагодарил Плотников. — Насчет света ты прав, но солдаты твои сегодня бдительнее тебя оказались…»
Саперы продолжали смотреть на проплывающий островок, они могли бы, пожалуй, достать его шестом, но, видимо, то был не первый на их памяти островок и малопримечательный. Лодка стала удаляться, солдаты в ней снова наклонились к бортам, занявшись работой, уже едва различимые у края светового пятна, — машину продолжало разворачивать. Плотников нагнулся к боковому перископу и следил за ними, пока не растворились во тьме. Облегченно вздохнув, он глянул на экран прибора и увидел близко высокую стену тростника у низкого берега. Вот теперь уж точно пронесло…
Гул двигателей на берегу, там, откуда тянулась трасса, заставил Алексея насторожиться.
До сих пор Алексей опасался, как бы их не прибило к берегу или не затащило на мель — пришлось бы запускать двигатель. Теперь такая остановка была бы подарком судьбы, но рассчитывать на него не приходилось. Делая поворот, река снова ускоряла бег, островок стало уносить от прибрежных зарослей, а у противоположного берега его подхватит отбойное течение.
И вдруг гул машин!.. Судьба всегда щедра, надо только уметь пользоваться ее щедростью.
— Оганесов! Заводи!..
Солдат вздрогнул от невероятной команды, однако, привыкший к мгновенному повиновению, тотчас нажал стартер. Корпус машины мелко задрожал.
— К камышу! Малым ходом…
Плотников весь обратился в слух. Тягачи на берегу натужно выли моторами, видимо взбираясь на прибрежный увал, гул их далеко разносился по реке, и легкого шума разведмашины нельзя было различить… Гул тягачей уже замирал, когда почувствовался толчок. Оганесов выключил зажигание, и стало слышно, как журчит вода, обтекая броневой корпус и шевеля края плетеных «ковров». До камышей оставалось полтора десятка метров, вода около них слегка бугрилась, шла мелкими, медленными воронками, — значит, тут перепад глубин, и колеса машины случайно нашли мель.
Плотников подозвал сержанта.
— Как по-вашему, Дегтярев: в заросли заберемся или здесь? — Он поймал себя на мысли, что и теперь испытывает потребность обсудить с кем-нибудь всякое решение, которое надо принять. Сильна привычка комсомольского работника, да и замполитская «стажировка», видно, укрепила ее. Поможет она ему сегодня или повредит?
— Лучше здесь, товарищ старший лейтенант, — зашептал Дегтярев. — В тростники полезем — шума наделаем, да там и скорее засекут. А тут вроде плывун за корягу зацепился. То, что у всех на виду, меньше подозрений вызывает.
— Спасибо, — поблагодарил Алексей. — Готовьте-ка ужин, работка ждет тяжелая…
Приоткрыв люк, он осторожно высунулся из машины. Снаружи было светлее, чем под броней, и Плотников с удовольствием отметил: маскировка не повреждена, лишь край одного из «ковров» завернуло течением, и его требовалось поправить… Сыроватый воздух отдавал свежестью, пахло тиной, сырой рыбой и привядшей травой. Захотелось курить. Возле камышей булькнуло; Плотников тревожно скосил глаза на звук и, заметив след водяных «усов» от головы плывущего зверька, успокоился. Потом долго искал взглядом лодку с саперами, пока не различил ее затушеванный тьмою силуэт возле противоположного берега. Провешивание трассы заканчивалось.
Разведывательная машина стояла в самой вершине излучины, и насколько хватал глаз, река просматривалась в обе стороны. «Пожалуй, это та самая позиция, которая важнее храбрости», — не без удовольствия подумал Алексей. Он опустился вниз, плотно задраив люк, приказал зашторить перископы, кроме одного, к которому посадил наблюдателем Оганесова, зажег синий свет. Разведчики кое-как устроились в десантном отделении вокруг сложенных пирамидкой вещмешков, поверх которых была постелена газета, а на ней — две вспоротые банки с тушенкой, ложки, ломти черного хлеба, покрытые щедрыми пластами розового сала.
— Калорийный ужин, — улыбнулся Плотников. — Начинайте, я чуть позже.
Он извлек из планшета карту, нашел на ней излучину, пометил значком место дозорной машины. Подняв голову, удивленно спросил:
— Вы чего на еду любуетесь? Начинайте же.
Однако никто из разведчиков не шевельнулся.
— Ну, хорошо, я сейчас…
Рассчитал и быстро нанес на карту место вероятной переправы танков, застегнул планшет.
— А теперь делай как я! — И первым взял хлеб.
Чехов зачерпнул из термоса кружку дымящегося черного чая, Дегтярев пододвинул ближе к старшему лейтенанту банку с тушенкой. Другую он поставил перед молчаливым, сонным на вид солдатом Молодцовым. Разведчики заулыбались, только Молодцов остался сонно-серьезным. Отхватив крепкими зубами изрядный кус хлеба с салом, он деловито забрал в широкую ладонь увесистую банку тушенки и погрузил в нее ложку на всю глубину «рабочей части». На чай, которым разведчики запивали жирный ужин, Молодцов кинул сонно-пренебрежительный взгляд: стоит ли, мол, добро разбавлять водой?
Был Молодцов высок, жилист и рыж. С длинного, веснушчатого лица его редко сходило выражение флегматичного добродушия, и такими же сонными казались маленькие, неопределенного цвета глаза. Слыл он великим молчуном, послушником и работягой. Избирая Молодцова неизменной мишенью для шуток, а то и злоупотребляя безотказностью парня, разведчики любили его и яростно защищали, если кто-то чужой пытался подтрунивать над ним. Да и было за что любить Молодцова. Он легко вымахивал двухметровой глубины окоп в каменистой земле и, невзирая на то, просили его или нет, брался помогать соседу, делая его работу с тем же отрешенным старанием, что и свою. В тяжелейших марш-бросках, когда молодые солдаты выбивались из сил, а прийти к финишу надо было всем взводом сразу, он на ходу отнимал у отставших вещмешки, скатки, подсумки и, весь обвешанный грузом, тащил под руку впереди строя кого-нибудь из запаленных «салажат».
