Полковник выслушал его не перебивая.
— Мне трудно осуждать вас, Клейтон, — произнес он, когда солдат закончил свой рассказ. — Неужели этот негодяй так и заявил?
— Во всеуслышанье, сэр! «Замените свастику на мишени советской звездочкой — и я положу все пять пуль в самое яблочко». Он и раньше, случалось, высказывался в том же духе, но такого себе не позволял. Ну, тут я не выдержал и…
— Мне трудно осуждать вас, Клейтон, — повторил полковник. — Вами руководили благородные побуждения. И все же… подумайте, что будет с армией, если все солдаты начнут награждать оплеухами унтер-офицеров? Есть другие пути.
— Другие пути, сэр? Смею заявить, капрал Добсон в нашем полку вовсе не одинок. Даже некоторые офицеры…
Джон спохватился, с опаской поглядел на полковника. Но нет, высокое начальство и не думает гневаться. Благодушно попыхивая сигарой, оно поглядывает на солдата без всякой неприязни.
Ободренный Клейтон наконец решается:
— За рукоприкладство готов нести любое наказание, сэр. Но при допросе об этом меньше всего было речи. Следователя почему-то очень интересовали мои высказывания о России. Мне чуть ли не в вину ставились мои симпатии к Советской Армии. А я действительно восхищаюсь подвигами нашего великого союзника…
— И я тоже, Джон! — Полковник впервые называет его по имени, и солдат невольно задумывается, не слишком ли далеко зашел он в своей настороженности.
— И я тоже! — с чувством повторяет полковник. — Великолепными действиями русских невозможно не восторгаться. В конечном счете, именно они вынесли на своих плечах всю тяжесть войны. Очень грустно, что в нашей среде встречаются люди, не желающие многого понять… Впрочем, не о них речь сейчас. Скажу вам по секрету, Джон, командование полка отнеслось к вашему поступку с большим сочувствием.
— Вот как?! — На этот раз Клейтон действительно был поражен до глубины души.
— Вы, конечно, не могли заметить этого: сам проступок независимо от побудительных причин был настолько тяжел, что в условиях военного времени суда избежать было нельзя. Да, Джон, суд и суровый приговор были неизбежны.
— Это я знаю, сэр.
— И тем не менее, говорю вам, командование было целиком на вашей стороне. И вот доказательство: когда мы попросили выделить из числа лучших парашютистов надежного парня для выполнения специального задания, командир полка назвал ваше имя.
— Мое?
— Больше того, старина Трильби — он мой старый приятель — специально связался со мной, чтобы попросить о поддержке вашей кандидатуры. Он видит в этом единственное для вас спасение.
Подполковник Трильби, этот старый брюзга? Джон был растроган не на шутку. Как плохо, однако, разбирается он в людях! Еще в последнем письме к Мэй он ругательски ругал своего полкового командира…
— Итак, Джон?..
Клейтон решительно встает:
— Я готов, сэр.
— Речь идет о прыжке во вражеском тылу. Задание несложное, но опасное и, главное, крайне срочное. Не торопитесь с ответом, Клейтон. Как только вы произнесете «да» и я посвящу вас в детали, у вас не будет и минуты времени. Вылет немедленно.
— Да, сэр.
Полковник испытующе смотрит на солдата.
— Вы решительный человек, Клейтон. Такие как раз нам и нужны. По возвращении с задания вас ждет награда и офицерский чин… А теперь — к делу!
Полковник встает, быстрыми шагами подходит к большой карте, почти закрывающей одну из стен просторной комнаты. Нет, он нисколечко не похож на тех, внизу. Это настоящий офицер — выправка, твердый взгляд, повелительные жесты… Джон, когда наденет свой офицерский китель, постарается быть похожим на него.
— Смотрите. — Остро отточенный карандаш упирается в крошечный кружок на карте. — Это Грюнендорф — «Зеленое селение» — бывшее поместье небольшого прусского дворянчика. Предполагается, что с начала войны там обосновался крупный разведывательный центр гитлеровцев. Как видите, поместье расположено на берегу маленького озера. За озером — полоска леса в полторы-две мили шириной, дальше — болотистая местность. Весной там можно погрузиться с головой, но в эту пору вы не запачкаете даже гетры… Вы прыгнете перед рассветом, с большой высоты. Прыжок будет затяжным — надо постараться приземлиться поточнее, поближе к лесу. Впрочем, это не так уж важно…
— Не так важно? — удивляется Клейтон.
— Сейчас поймете, — суховато останавливает его полковник. — Важнее другое. Запоминайте свое задание. Вы должны приземлиться как можно ближе к лесу, закопать парашют и, пробравшись к озеру, организовать наблюдение за поместьем. Если предположение наше подтвердится, вы тут же отправляете донесение. Союзное командование высылает самолеты для ночной бомбежки шпионского гнезда, и на другое утро вы шлете новое донесение о результатах налета. Так как рация в этой безлюдной местности легко может быть запеленгована, вам будет вручена пара почтовых голубей. Выполнив задание, вы пробираетесь на восток, навстречу наступающим русским. Вам ясно?
— Ясно, сэр, — не совсем уверенно отзывается Клейтон.
— Отлично. Это вы и выложите гитлеровским властям, которым сдадитесь немедленно по приземлении. Да-да, не удивляйтесь, именно так. Все предыдущее — не более чем урок, который вам надо знать на зубок. Настоящая же ваша задача — как можно быстрее войти в контакт с нацистами. Посмотрим, как все будет выглядеть. — Остро отточенный карандаш снова скользит по карте. — Я уже упоминал, что точность приземления фактически значения не имеет. Самолет будет идти параллельно дороге, соединяющей поместье с городом. В любом случае вы окажетесь милях в пяти-шести южнее ее. Выйдя на дорогу, вы повернете на запад, в сторону Грюнендорфа, и сдадитесь первым же военным, благо кроме них никто этой коммуникацией не пользуется. Парашют, разумеется, останется незапрятанным, как доказательство вашей доброй воли. Можете добавить также, что к сдаче вас побудила последняя часть инструкции. Действительно, пробираться на восток одному, без надежного проводника, без явок — значит, идти на верную гибель. «Меня бросили на произвол судьбы, — скажете вы им, — со мной обошлись, как с негром!» Наци[1] понимают, что это значит.
Клейтон сосредоточенно слушает. Операция оказывается не такой уж легкой. «Однако, помолчим, — решает он. — Полковник не любит несвоевременных вопросов».
— Теперь главное, — говорит полковник. — В действительности наличие разведывательного центра в Грюнендорфе не требует проверки. Нам даже известен его руководитель. Штандартенфюрер Питер Рушке, старый нацистский волк. Задержанного парашютиста неизбежно доставят к нему — в округе нет другого начальства. Он будет допытываться о тех, кто вас послал. Вражескую контрразведку всегда интересуют наши имена. Вы назовете меня.
