В дверь постучали. Вошел работник штаба и положил перед Клиндером шифровку. Едва пробежав ее глазами, Иосиф Иванович вскочил из-за стола.
— Нет, ты почитай, ты только почитай, — чуть не кричал он, — где у них голова, да есть ли она?
Рокоссовский взял листок и стал вслух читать:
— Отряд двигался от Епифанцево в направлении Аркийские столбы. В двух верстах от Епифанцево молодой красноармеец 108 полка натолкнулся на полковника Деревцова, ехавшего за продуктами. Деревцова арестовали. Ввиду непроходимой тайги и из боязни, что Деревцов сбежит, последний был убит одним из красноармейцев. У Деревцова была лошадь, винтовка, гранаты...
— Ну и ну, — перебил Клиндер, — 108-й — это, что же, твой полк?
— Мой, — виновато сказал Рокоссовский.
— Как же такое могло случиться? Сами из тайги вышли, а пленного вывести не смогли. Ерунда какая-то. Самосуд учинили, не иначе. Да за такие вещи...
— Разберусь, — ответил Рокоссовский, — напортили здорово, но сейчас уже ничем не поможешь.
Клиндер подошел к карте и стал внимательно рассматривать только что нарисованный «мешок».
— Когда выходит ваша группа, Константин Константинович? — спросил он.
— Часа в четыре выйдем.
— Ну, тогда идите отдыхайте, а то ведь подниматься рано. По возможности чаще ставьте меня в известность о своих действиях. Спокойной ночи...
Восьмой час шел отряд по таежным буреломам. Красноармейцы устали и выразительно поглядывали на Рокоссовского, надеясь, что он наконец разрешит привал. Тот и сам готов был присесть на какой-нибудь замшелый пенек или полежать на жухлой прошлогодней траве, но к двум часам дня они должны обязательно выйти к Аркийским столбам.
По спине противно стекали струйки пота, гимнастерка коробилась, а в полевую сумку и кобуру, кажется, насыпали дроби, так они оттягивали пояс. Красноармейцам, конечно, еще тяжелее. И он старался не смотреть на них.
С вершины сопки, на которую поднялся отряд, они увидели каменную гряду, венчающую ближайшие горы.
— Совсем немного осталось, товарищи, — громко сказал Рокоссовский, — вон они, Аркийские столбы. Еще один переход и мы будем на месте.
Красноармейцы приободрились, да под горку и идти стало легче. В пади наткнулись на журчащий родничок. Пили долго и жадно, наполнили фляги и начали подниматься на новую сопку. Откуда-то налетели тучи злющих слепней. Воздух наполнился зловещим звоном.
Наконец, вышли к серым каменным утесам.
— Привал, — весело крикнул Рокоссовский и расстегнул портупею. Красноармейцы бросились в тень и с наслаждением растянулись на земле. Немного отдохнув, Рокоссовский решил осмотреть местность.
Он поднялся на обомшелый утес, спрятался на теневой стороне и стал в бинокль рассматривать ближайшие сопки. Тайга... Тихая, безмолвная. Вековые сосны лениво пошевеливают своими лохматыми шапками. Вдруг до его слуха донесся треск. Рокоссовский огляделся — вроде ничего подозрительного не видно. И тут под скалой, на которой он притаился, заметил человека. Шел он очень осторожно, все время прислушиваясь, озираясь. Рокоссовский подождал, пока человек поравняется с ним, и крикнул:
— Стой! Бросай оружие!
Тот вскинул винтовку, но понять, откуда раздался голос, не мог и беспомощно водил стволом по серой громаде скалы.
— Бросай оружие! — повторил команду Рокоссовский.
Человек на тропинке стал медленно пятиться к зарослям черемухи. Рокоссовский выстрелил из нагана. Человек, бросив винтовку, побежал в кусты. Вслед ему прогремел новый выстрел. Человек упал. Из кустов и из-за скалы раздались ружейные залпы. Стреляли по Рокоссовскому. «Ага, вся банда здесь», — отметил он про себя и, спрятавшись за уступ скалы, начал было отстреливаться. Но почти тотчас понял, что стреляют бойцы из его отряда. «Они приняли меня за бандита, — догадался Рокоссовский и крикнул: — Товарищи! Не стреляйте, здесь свои». Пальба прекратилась.
Выскочив из-за скалы, Рокоссовский поднял отряд и повел его в обход кустов. Из зарослей крикнули:
— Товарищ командир, здесь тоже свои.
— Кто такие? — спрятавшись за ствол сосны, спросил Рокоссовский.
— Первая и вторая роты 108-го полка, — ответили из кустов.
— Так это вы чуть не подстрелили своего командира? — Рокоссовский вышел из укрытия.
— Не виноваты мы, — пожал плечами боец, — вчера только пришли сюда. Знаем, что тут банда скрывается. Услышали стрельбу и подумали, что это бандиты...
— Быстро вон к тем кустам, — распорядился Рокоссовский, — там я, кажется, действительно подстрелил бандита.
Бойцы цепью двинулись к зарослям черемухи. Вскоре нашли трехлинейную винтовку, окровавленную тряпку и котомку.
Рокоссовский развязал котомку. В ней была огромная пачка мелкомасштабных карт. Здесь же лежали общие планы Забайкальской и Прибайкальской губернии. Они были расчерчены красным, желтым и зеленым карандашами.
— Да-а, — многозначительно протянул Рокоссовский, — я уверен, что встретил на этой тропинке его превосходительство генерала Мыльникова. Ни у кого другого карт быть не могло. — Он поднялся. — Товарищи, мы не можем позволить бандитам уйти. Сейчас они рядом с нами, прячутся где-то неподалеку. Командиры, ко мне!
Через несколько минут, растянувшись двумя цепями, красноармейцы вошли в притихшую тайгу...
Услышав окрик: «Стой! Бросай оружие!» — Фирс Ксенофонтович почувствовал, что внутри у него все похолодело, ноги налились свинцовой тяжестью. Он вскинул винтовку. Перед глазами — серая громада скалы с большими черными трещинами. А сзади — рукой подать — спасительные кусты черемушника. «Бежать», — мелькнула мысль. И, когда сверху вновь раздалась команда, Мыльников бросился в заросли. Прогремел выстрел, за ним другой. Мыльников почувствовал: обожгло правую руку. Извиваясь ужом, он скользнул в кустарник. Над головой снова загремели выстрелы. Он выхватил из кармана тряпку и приложил к ране. «Легко отделался, — отметил он про себя. — Но ведь нас обложили со всех сторон. Надо выходить к Шилке», — и сбросив с плеча ставшую ненужной котомку, стал пробираться сквозь густые заросли.
Перестрелка продолжалась. Мыльников бежал, не чувствуя, как ветки царапают лицо, рвут одежду. В разгоряченном мозгу билась только одна мысль: «Уйти... уйти... подальше...»
Сердце, кажется, готово вот-вот выпрыгнуть из груди. Дыхания не хватает. Сколько прошло времени, далеко ли осталась завязавшаяся перестрелка, он не знает. Наконец, обессилев, упал на траву, попытался расстегнуть воротник рубашки, но не смог. Резко рванул — полетели пуговицы. Дышал, как загнанный зверь, тяжело вздымая грудь.
