— А тех, кто зарится на чужое добро, можно упечь в тюрьму, — отрезал он, взбешенный донельзя.
— Можно, конечно, только сначала надо их поймать, — беззлобно ухмыльнулся Барнард. — И раз уж мы заговорили об этом, вот что хочу сказать: я решил помахать носильщикам ручкой. Они появляются здесь регулярно, так я подожду до следующего раза, а, может, и дольше. Если, конечно, монахи поверят на слово, что я в состоянии платить за постой.
— Так, значит, вы не поедете с нами?
— Нет, не поеду. Я решил устроить перерыв. Вам-то хорошо — вас с оркестром встречать будут, а меня кто? — свора полицейских. Чем больше я над всем этим думаю, тем меньше вижу резона.
— Иначе говоря, вы боитесь расхлебывать кашу?
— Вообще-то кашу я никогда не любил.
— Что ж, это ваше личное дело, — произнес Маллинсон с холодным презрением. — Раз вас устраивает, можете оставаться здесь хоть на всю жизнь, никто отговаривать не станет. Не всякий на такое решится, но идеи бывают разные, — он обвел всех вопросительным взглядом. — Что вы скажете, Конвей?
— Согласен, идеи действительно бывают разные.
Маллинсон повернулся к мисс Бринклоу, которая внезапно опустила книгу и промолвила:
— Если хотите знать, я тоже думаю остаться.
— Что? — воскликнули все в один голос.
А она продолжала с лучезарной улыбкой, как будто специально взятой напрокат.
— Видите ли, я размышляла над тем, как мы очутились здесь, и вывод делаю только один. Тут действует таинственная сила. Вы согласны со мной, мистер Конвей?
Не успел Конвей собраться с мыслями, как мисс Бринклоу затараторила:
— Кто я такая, чтобы усомниться в указующем персте Провидения? Я послана сюда с благой целью, и я должна остаться.
— Уж не надеетесь ли вы открыть миссионерский центр? — поинтересовался Маллинсон.
— Не просто надеюсь, но твердо намерена. Я знаю, как нужно обращаться с этими людьми — и не сверну с пути, будьте покойны. Все они слабаки.
— Так вы хотите наставить их на путь истинный?
— Да, мистер Маллинсон. Я решительно возражаю против принципа умеренности, о которой здесь столько толкуют. Можете называть это широтой взглядов, но, по-моему, в ней кроется причина самой ужасной распущенности. От этой так называемой широты взглядов проистекают все беды здешних людей, поэтому я собираюсь бороться с ней — покуда хватит сил.
— А у них достанет широты взглядов, чтобы позволить вам это? — улыбнулся Конвей.
— Они не смогут ее пересилить, — вставил Барнард и со смешком добавил: — Я же говорил — в этом заведении потрафляют любым вкусам.
— При условии, что вам нравится жить в тюрьме, — буркнул Маллинсон.
— Это тоже бабушка надвое сказала. Бог ты мой, сколько людей отдали бы все, чтобы вырваться из дикой гонки в такое местечко, да только куда там! Так кто же находится в тюрьме — мы или они?
— Утешительная философия обезьяны в клетке, — отпарировал Маллинсон — он все еще не остыл.
— Этот человек продолжает действовать мне на нервы, — приговаривал он, расхаживая из одного конца дворика в другой, когда они остались вдвоем с Конвеем. — Ни капельки не жалею, что мы уедем без него. Вы думаете, я погорячился? Но когда этот тип начал подшучивать надо мной из-за китаянки, было совсем не смешно.
Конвей взял Маллинсона за руку. Он все острее ощущал, что сильно привязался к молодому человеку, и это чувство еще больше окрепло за последние недели, проведенные вместе. Несмотря на все эти стычки.
— Я-то понял, что он меня хотел поддеть.
— Нет, нет, это он на мой счет проехался. Заметил, что она мне нравится. И это правда, Конвей. Не могу понять, почему она очутилась здесь, счастлива ли она. Ах, если бы я знал ее язык, хотя бы так, как вы, то непременно бы с ней поговорил.
— Не думаю, что это удалось бы. Вы же знаете, она не очень-то разговорчива.
— Вы меня удивляете. На вашем месте я бы начал приставать к ней с расспросами.
— Приставать к людям — не в моем характере.
Он так хотел бы сказать больше… и внезапно сквозь пелену спокойствия, будто сквозь туман, пробилась жалость и горькое осознание нелепости происходящего. Да, этому пылкому и нетерпеливому юноше придется нелегко.
— На вашем месте я не беспокоился бы за Ло-цзэнь. Ей хорошо здесь.
По мнению Конвея, решение Барнарда и мисс Бринклоу остаться могло принести только пользу, хотя на данный момент развело его и Маллинсона по разным лагерям. Ситуация создалась неординарная, но никакого конкретного плана у него не было.
По счастью, особой необходимости в таком плане пока тоже не было. Большие события не предвиделись раньше, чем через два месяца; потом, конечно, разразится кризис, вне зависимости от готовности планов Конвея. По всем этим причинам он предпочитал не тревожиться по поводу неизбежного, хотя однажды в разговоре с Чангом заметил:
— Вы знаете, меня беспокоит молодой Маллинсон. Боюсь, он будет очень болезненно реагировать, когда узнает.
— Да, убедить этого молодого человека, что ему невероятно повезло, будет сложно, — сочувственно кивнул Чанг. — Но в конце концов это сложность временная. Через двадцать лет наш друг вполне примирится с действительностью.
Конвею этот довод показался слишком уж философским.
— Не представляю, как сказать ему правду. Он считает дни до прихода носильщиков, и если они не появятся…
— Они обязательно появятся.
— В самом деле? Я-то думал, что вы нам голову морочите для отвода глаз.
— Ни в коем случае. Мы не лицемеры, и в Шангри-ла принято говорить правду, в умеренных дозах, — поэтому могу уверить, что моя информация о носильщиках была почти стопроцентно верной. Как бы то ни было, мы ожидаем их примерно в те сроки, о которых я говорил.
— Маллинсон, безусловно, постарается присоединиться к ним, и удержать его будет очень трудно.
— Мы не будем и пытаться. Он убедится на собственном опыте, что носильщики не могут никого взять с собой.
— Понимаю. Вы, значит, пользуетесь таким методом. Ну, а что, по-вашему, произойдет потом?
— Поначалу, дорогой сэр, он будет расстроен. Но в силу своей молодости и оптимизма начнет надеяться, что носильщики, которые должны прибыть со следующей партией товаров через девять-десять месяцев, окажутся более сговорчивыми. И на первых порах лучше его не разубеждать. Это будет разумно.
— Я не уверен, что он будет на что-то надеяться, — резко перебил Конвей. — Гораздо более вероятно, что он попытается бежать в одиночку.
— Бежать? Едва ли это подходящее слово в данном случае. Перевал ведь открыт для всех в любое время. Тюремщиков у нас нет, кроме тех, о которых позаботилась сама природа.
