— С удовольствием принимаю ваше приглашение, господин хауптштурмфюрер. Где и когда?
— Я думаю, в девять вечера. Если вы не возражаете, я заеду за вами сам.
— Буду вас ждать. Я живу в гостинице «Цум хойриген», Химаништрассе, 25, в девятнадцатом районе.
Ровно в двадцать один час Кройцер подъехал к гостинице. Артур уже ждал на улице. Он сел рядом с Кройцером, и они быстро поехали по пустынным улицам в сторону Пратера.
Ресторан «Шварце Ауген» («Очи черные») существовал в Вене больше двадцати лег. Хозяином его был один бывший петербургский адвокат, в свое время бежавший из революционной России и сумевший даже увезти с собой свои капиталы. Старый гурман и знаток русской кухни, он добился того, что к нему ездили наиболее именитые люди довоенной Австрии.
В ресторане «Шварце Ауген» можно было встретить фабриканта Маутнер-Маркгофа, графа Эстергази, крупных чиновников, бывших министров и богатых помещиков из Бургенланда. Артур был впервые в этом заведении. Он с любопытством осматривал стилизованную роспись зала: Кремль, березы, купола церквей и хороводы девушек в сарафанах.
Навстречу им уже бежал метрдотель — высокий худой мужчина с прилизанными волосами и большим — картошкой — носом. Подобострастно сгибая свою немощную фигуру и бормоча с сильным русским акцентом: «Прошу вас, господа», он провел Кройцера и Линдемана к столику, отгороженному от всего зала высокой стойкой.
Кройцер, очевидно, заранее побывал здесь, потому что на белоснежной скатерти стояли холодные закуски: соленые огурцы, яйцо под майонезом, маринованные грибы, квашеная капуста, красная рыба, бутерброды с черной икрой. В серебряной вазе лежал большой кусок льда, из которого выглядывала бутылка московской водки.
— Ужин по-русски, — пояснил Кройцер, заметив недоуменный взгляд Линдемана. — Они умеют поесть и выпить.
Метрдотель сам принимал заказ. На ломаном немецком языке он объяснил Линдеману, что из себя представляет то или иное блюдо. Произносить такие русские слова, как «борщ», «грибы», «икра» было довольно трудно, и Кройцер даже слегка улыбнулся, слушая, как Линдеман неумело выговаривает такие сложные сочетания согласных, как «гр», «рщ», «кр».
— Господин доктор! — сказал Кройцер. — Борщ обычно едят днем, но это великолепная вещь, и я предложил бы заказать по небольшой чашке этого отличного супа с капустой и свеклой.
— А на второе? — Кройцер вопросительно посмотрел на метрдотеля.
— Позвольте порекомендовать карпа, запеченного в тесте, и биточки по-казацки с гречневой кашей.
Артур согласно кивнул головой — полагаюсь, мол, на ваш вкус — и стал накладывать себе в тарелку разные закуски.
Метрдотель взял бутылку с водкой и стал разливать ее в большие рюмки из толстого зеленого стекла. Заметив удивленно поднятые брови Линдемана, Кройцер пояснил: русские пьют большими рюмками и перед едой, а у нас ведь сегодня ужин по-русски.
— Господин Кройцер, — Артур повернулся к нему лицом, — а откуда вы знаете все эти русские традиции?
— Видите ли, я дважды бывал в России — в 1939 и 1940 годах и кое-что успел там узнать. Э, нет, пить будем до дна, по- русски, — и Кройцер лихо опрокинул в рот рюмку.
После этого он крякнул и стал нюхать ломтик черного хлеба, а потом щепотью взял капусту и стал ее жевать.
Артур удивленно смотрел на все эти манипуляции и потом нехотя, повинуясь призывному жесту Кройцера, маленькими глотками выпил содержимое рюмки. Несмотря на призывные взгляды Крейцера, Артур ел борщ без всякого аппетита. Карп в тесте ему очень понравился, а гречневую кашу он решился попробовать только после заверения Кройцера, что это очень вкусная вещь, которую любили даже цари.
Линдеман с трудом съел две ложки каши, потом отодвинул тарелку в сторону и снова принялся за бутерброды с икрой.
От Кройцера он, Артур, ожидал, по правде говоря, более тонкой игры, хотя этот «ужин по-русски» был расчетливой уловкой. Конечно, сам факт посещения русского ресторана был достаточно красноречивым. Кройцар стремился использовать эту «русскую атмосферу» как лакмусовую бумагу, чтобы посмотреть, как будет реагировать Артур!
Для этого же здесь крутится и этот метрдотель, очевидно, старый агент Кройцера. «Ну, ничего, — подумал про себя Артур, — поужинаем по-русски. Но нужно кончать с Кройцером. И как можно быстрее, ведь он подозревает меня в том, что я русский разведчик! Теперь это совершенно ясно».
После второй рюмки, которую Артур и Кройцер выпили на брудершафт, Линдеман немного захмелел. Кройцер с удивлением заметил, как у нового приятеля покраснело лицо, заблестели глаза, а движения рук стали более резкими. Спаивать Линдемана Кройцер не собирался, но тот теперь сам уже взял инициативу в руки, наливая одну за другой рюмки и даже пытался по примеру Кройцера опрокинуть водку в рот. Правда, у него из этого ничего не получилось, он закашлялся, а лицо еще больше покраснело.
Постепенно настроение Кройцера стало портиться. Его «психологический опыт» оказался снова неудачным, как и тогда, под Бад-Аусзее. Этот Линдеман вел себя за русской едой как самый обычный немец, и поймать его на какой-то мелочи не удалось. Хуже того: он стал постепенно упиваться, а этого Кройцер терпеть не мог. Он не любил вести работу с пьяными, зная из своего опыта, что это не дает обычно никаких результатов.
Он пытался незаметно убрать водку со стола, но Артур решительно воспротивился этому. Он даже потребовал «Кримзект» — крымское шампанское и с удовольствием выпил большой бокал этого отличного напитка, который ему удалось попробовать в Берлине еще в 1942 году.
Все тщательные приготовления Кройцера к этому вечеру пошли насмарку. Уже через полтора часа после их прихода в «Шварце Ауген» Артур настолько захмелел, что даже пытался обнять Кройцера, еще больше побледневшего от. досады, и нелепо размахивал руками в такт веселой русской мелодии, которую лихо играли на небольшой эстраде ресторана пять балалаечников.
Перед тем как рассчитаться, Кройцер пошел в туалет. Сразу же вслед за ним туда вошел и метрдотель.
— Ну как? — спросил его Кройцер.,
— Он такой же русский, как я немец, — уверенно ответил метрдотель.
К машине Артура пришлось тащить втроем — Кройцеру и двум официантам. Линдеман успокоился и больше не порывался бежать к музыкантам, игравшим в это время «Красный сарафан». Его бережно уложили на заднее сиденье, и он мгновенно заснул.
«Только бы не напачкал в машине», — брезгливо подумал Кройцер, усаживаясь рядом с шофером. Настроение у него было самое скверное: его «психологический опыт» превратился в самую заурядную попойку. К тому же расплачиваться за пьянку ему пришлось из своего кармана. Никто в VI управлении не стал бы компенсировать эти расходы.
