только эти творения человеческих рук и позволяли поверить, что здесь обитают цивилизованные люди; пять миль бодрой езды пролетели незаметно, впереди заблестели фонари, мы проехали через освещенные ворота и углубились в густую сосновую рощу, скрывавшую усадебный дом.
В прихожей нас встретил сам полковник Рэгги – типичный армейский офицер, который прошел хорошую выучку, вдоволь понюхав пороха, – настоящий служака. Он был рослым, крепкого сложения, широкоплечим, но поджарым, как гончая; суровые глаза и седеющие усы придавали ему мрачноватый вид. Выглядел он гораздо моложе своих почти шестидесяти лет, поскольку каждое его движение было преисполнено силой и ловкостью. Волевое, решительное лицо выдавало в нем человека, на которого можно положиться, но в прямодушных серых глазах таилось нескрываемое беспокойство. Первого взгляда на него было достаточно, чтобы понять: нам предстоит столкнуться здесь с грозной опасностью. Даже просто само присутствие полковника придавало какую-то особую важность всему происходящему. У этого человека несомненно имелись веские причины для столь сильной тревоги и беспокойства.
Его манера разговаривать, простая и искренняя, вполне соответствовала стилю письма. Такой же прямотой и неуклонностью отличалась и его натура. В частности, он без всяких обиняков выразил удивление, что доктор Сайленс приехал не один, а с помощником.
– Мой личный секретарь мистер Хаббард, – представил меня доктор.
Открытый прямой взгляд и мощное рукопожатие, которого я удостоился, подкрепили мое первое впечатление: вот человек, с которым не следует шутить, и если он обеспокоен, значит к тому есть вполне реальная и весомая причина. Приветствие полковника было, без сомнения, совершенно искренним.
Из небольшой прихожей он сразу провел нас в комнату, служившую одновременно библиотекой и курительной. Усадьба производила впечатление довольно запущенного, слегка облагороженного фермерского дома – древнего, прочного, удобного и без каких-либо претензий. Таким он, собственно, и был. Необычным показалось мне лишь царившее в нем неестественное тепло. Конечно, эта комната с пылающим камином вполне могла показаться мне чрезмерно жаркой после продолжительной поездки в двуколке, поскольку погода стояла прохладная, – и все же обилие угля на каминных решетках или труб с горячим воздухом либо водой не служило достаточно убедительным объяснением такой температуры в прихожей, да и во всем доме. Это было не приятное оранжерейное тепло, а удушливая жара, которая тяжело ударяла в голову. Память тут же услужливо напомнила мне о том ощущении тепла, что я испытал в поезде, когда приложил письмо ко лбу, – странное чувство беспокойства и тревоги охватило меня.
Без каких-либо реверансов полковник коротко поблагодарил доктора Сайленса за приезд, чем обмен любезностями и ограничился. Ясно было, что наш хозяин, как и мой компаньон, человек действия, а не слов. Его манера вести себя была прямой и непосредственной. Я как будто видел полковника Рэгги насквозь: озадаченный, встревоженный чем-то совершенно для него непостижимым, он производил впечатление человека, который предпочел бы презрительно пройти мимо того, с чем ему пришлось столкнуться, но готов встретить любые испытания без малейших колебаний, хотя и явно пристыжен своей неспособностью разобраться в происходящем.
– Боюсь, не могу предложить вам никаких развлечений, кроме моего общества и тех странных явлений, что происходили и все еще происходят здесь, если, конечно, это можно назвать развлечением. – И легким наклоном головы он дал понять, что доверяет не только доктору, но и мне.
– Я полагаю, полковник Рэгги, – веско произнес Джон Сайленс, – скучать нам тут не придется. Дел более чем достаточно.
Несколько секунд полковник и доктор смотрели друг на друга; в их молчании таилось нечто такое… не могу точно определить, что именно, но впервые призадумался, не слишком ли опрометчиво ввязался в это странное дело? Мой мысленный вопрос, естественно, остался без ответа, однако пути назад уже не было: ворота закрылись за мной, моей душой всецело владел приключенческий дух, в авангарде которого копошились тысячи мелких надежд и страхов.
Объяснив, что будет готов к доверительной беседе лишь после ужина, ибо его сестра не посвящена в происходящее, полковник провел нас на второй этаж в отведенные нам комнаты; я как раз заканчивал переодеваться, когда послышался стук в дверь и вошел Джон Сайленс.
Доктор всегда отличался серьезностью и даже в комические моменты давал понять, что не упускает из виду и трагической стороны жизни, но в этот раз, едва взглянув на него, я сразу же почувствовал, что он никогда не был настроен более серьезно. В выражении его лица сквозила неподдельная тревога. Я перестал возиться со своим черным галстуком и устремил на доктора пристальный взгляд.
– Дело действительно нешуточное и, похоже, чревато еще более опасными последствиями, чем я думал. – Джон Сайленс говорил тихо и взвешенно. – Сдержанность полковника Рэгги не позволила провести достаточно полный психометрический анализ его письма. Я зашел, чтобы предупредить вас: соблюдайте крайнюю осторожность.
По моей спине пробежали мурашки.
– Уж не думаете ли вы, что этот дом заколдован?
Но доктор только мрачно улыбнулся:
– Если и заколдован, то его можно назвать заколдованным Домом Жизни. – В глазах Джона Сайленса появилось выражение, которое я уже видел однажды, когда он, напрягая все свои силы, боролся за избавление человеческой души от обуревавших ее мук. Чувствовалось, что доктор глубоко взволнован.
– И кто виноват в происходящем – полковник Рэгги или его сестра? – спросил я торопливо, ибо уже звучал гонг, зовущий к ужину.
– Впрямую – никто из них, – сказал он, стоя в дверях. – Здесь действуют очень старые, даже древние силы, принадлежащие к временам, которые до сих пор еще окутаны туманом.
Доктор быстро подошел ко мне, приложив палец к губам, преисполненный какой-то особой значительностью.
– Вы еще не чувствуете… ничего странного? – спросил он шепотом. – Ничего трудноопределимого? Скажите мне, Хаббард, ибо для меня очень важны ваши впечатления. Они могут оказаться полезными.
Я покачал головой, избегая его сурово вопрошающего взгляда. Под таким взглядом уклониться от ответа было невозможно.
– Пока еще ничего, – ответил я искренне, жалея, что не уловил чего-нибудь в самом деле примечательного. – Разве что эта странная жара…
Джон Сайленс даже подпрыгнул, приблизившись ко мне.
– Вот-вот, снова жара! – воскликнул он, словно радуясь, что я подтвердил его наблюдения. – И как бы вы описали ее? – Доктор, уже собираясь выходить, взялся за дверную ручку.
– Эта жара не похожа на обычное физическое тепло. – Я мучительно пытался подобрать как можно более точное определение.
– А на тепло духовное, – перебил он, – на излучение мыслей и желаний, на лихорадочный жар души?
Я признался, что он совершенно точно описал мои ощущения.
– Хорошо, – заключил Джон Сайленс с непередаваемым жестом, в котором предупреждение быть начеку сочеталось с похвалой по поводу моей интуиции, и вышел.
Я поспешил за ним и нашел его
