Затянувшуюся паузу прервала Сушко:
— Эдуард Юрьевич, вы хотели что-то добавить к своим показаниям?
Свидетель опять уставился на нее своими окулярами.
— Ничего существенного, Галина Васильевна, все, что вспомнил, я рассказал… Разве вот еще что… Когда я подходил к своему дому, они меня обогнали — тот, плечистый, и девушка. Он шел широким, размашистым шагом, девушка едва за ним успевала…
— Лица ее не рассмотрели? — спросил я без всякой задней мысли, но свидетелю мой вопрос не понравился.
— Я, инспектор, не имею такой привычки заглядывать в лицо незнакомым девушкам, это считается дурным тоном.
— И потом, ваш загляд мог не понравиться парню, с которым шла эта девушка, — добавил я невинно.
Он глянул на меня быстро и зло, из чего я мог заключить, что моя догадка недалека от истины.
Сушко поднялась, протянула руку.
— Спасибо за помощь, Эдуард Юрьевич, надеюсь, если понадобится, вы не откажетесь посетить нас еще раз…
Он схватил ее руку и держал, как мне показалось, целую вечность, а она не отнимала, и, видимо, его пожатие не было ей противным, хотя по всем признакам рука его должна быть холодной и скользкой. Мне он на прощание только кивнул — коротко и сухо, кажется, я ему тоже не приглянулся.
Когда дверь за МНСом закрылась, Сушко расхохоталась:
— Ух и злой вы, Агеев! У вас там все такие?
— Я самый свирепый!
Галина Васильевна бегло просмотрела протокол допроса свидетеля.
— Итак, как я и предполагала, третий был. Ксения Борисовна его не заметила, потому что он стоял в тени дерева, а у потерпевшего, насколько я поняла, вы спросить не догадались.
— Не успел, Галина Васильевна, так будет точнее.
— И не так болезненно для вашего самолюбия. Давайте прикинем, что дают для розыска новые сведения.
— Примет, кроме самых общих, свидетель не сообщил, а что причиной ссоры с девчонкой была ревность, мы знали и без него.
— Да, но мы не знали, что повод для ревности был таким жгучим и обнаженным. Одно дело — догадываться, подозревать в измене, и совсем другое — воочию убедиться, что тебе предпочли другого. Сильнейший удар по психике, стрессовое состояние… Теперь можно понять ту ярость, с которой преступник набрасывался на девчонку… Что же вы молчите, Дмитрий Дмитриевич, спорьте, если не согласны.
Я невольно залюбовался следователем Сушко. Вот сейчас она была сама собой — порывистой, пылкой, увлекающейся. А та чопорная строгость, которую она на себя напускает, совсем ей не подходит. Галина Васильевна перехватила мой недостаточно почтительный, выходящий за рамки служебной субординации взгляд и смущенно опустила голову. Мочки ее маленьких ушей запылали рябиновым цветом.
— У вас все, товарищ Агеев? — спросила она, не поднимая глаз.
Уходить не хотелось, и я очень кстати вспомнил о фотографии, которую нашли при обыске.
Сушко рассматривала снимок внимательно и придирчиво — чисто по-женски.
— Примерно такой я ее и представляла. Взбалмошная, капризная, развязная. И красивая… Из-за такой можно потерять голову.
— Даже в наш рассудочный век?
— Даже в наш. Не все же такие рационалисты, как… — Не закончив фразы, она впилась взглядом в левый нижний край снимка. — Дмитрий Дмитриевич, скорей сюда! Что это?
Я обогнул стол и склонился над фотографией. Ну и глаз у этой Сушко! Только сейчас замечаю у ног девчонки нечто пушистое.
— Какой-то хвост…
Тонкие ноздри вздернутого носа Сушко негодующе затрепетали.
— Не какой-то, а собачий! Фотограф-неумеха, видимо, не смог захватить в кадр всю собаку, но такой пышный хвост может принадлежать только колли, его невозможно спутать ни с чьим другим. Ну, Дмитрий Дмитриевич, если вы и сейчас не отыщете эту девчонку… Такая броская примета!
— Была когда-то. А сейчас столько развелось этих собачеев! Всех владельцев проверять — месяца не хватит.
— Зачем же всех? Только молодых девчонок, тем более у вас есть фотография.
— А если собака не ее? Если соседи попросили выгулять? Или выпросила у знакомых для съемки? Или сам любитель, пока снимал, попросил подержать? Тогда как?
Галина Васильевна молчит, подавленная моими возражениями. Для себя же я все решил с самого начала — немедленно в клуб служебного собаководства. Но я злюсь на себя за свою оплошность — не разглядеть на снимке такую важную деталь! — и поэтому срываю сердце на ни в чем не повинном следователе.
В питомнике служебных собак я разыскиваю кинолога Ромуальда. Он все еще переживает гибель своей Коры и к моей просьбе относится без энтузиазма:
— Вообще-то, Дим Димыч, не положено…
— Да мне необязательно ищейку, мне хотя бы щенка. Самого завалящего — упрашиваю я.
— Завалящих не держим, — обижается Ромуальд. — Объясни хоть, зачем тебе?
— Личный сыск.
— Так бы сразу и сказал… Ладно, дам тебе на вечер Демона, но учти — отвечаешь головой.
Я вполуха слушаю наставления Ромуальда по уходу за щенком. Меня сейчас больше интересует собаководческая терминология — как бы не оказаться профаном на предстоящей встрече, если она, конечно, состоится. Обрадованный проявленной заинтересованностью, Ромуальд как истый энтузиаст обрушивает на мою голову обширнейшую информацию. Убедившись, что я твердо усвоил разницу между фокстерьером и экстерьером, что я нипочем не спутаю прикус с фикусом, он торжественно вручает мне поводок.
— Вернешь к вечерней кормежке! Опоздаешь — больше никогда не получишь.
Демон оказался веселым, общительным щенком, еще не приступившим к обучению разным собачьим премудростям. Натягивая поводок, он старательно метил столбы и деревья, облаивал прохожих и вообще вел себя очень непринужденно. Мы с Демоном никак не могли достичь полной гармонии во взгляде на окружающую действительность: он хотел изучить ее глубоко и основательно, я же спешил обойти как можно больше собачьих площадок.
Из пятидесяти адресов, полученных в клубе служебного собаководства, я отобрал десяток наиболее близких к месту нападения на таксиста и терпеливо кружил в этом районе. Терпение! Терпение! Для работника угрозыска это едва ли не главная добродетель. Собак навстречу попадается много, но все не те. Солидные, степенные доги обдают звонко тявкающего Демона холодным аристократическим презрением. Пугливо жмутся к ногам хозяев болонки и пекинессы. И только бойкие терьеры отчаянно рвутся с поводков, стремясь свести близкое знакомство с Демоном.
Я захожу в сквер, опускаюсь на скамейку, с наслаждением вытягиваю ноги, уставшие за день. Ценнейшее качество терпеливость, а в личном сыске просто незаменимое, но, честно говоря, я… недостаточно стар для него. Слово «ждать» всегда ассоциировалось у меня со словом «медлить». Вот и сейчас: сижу как дурак с этим глупым щенком-несмышленышем и чувствую, что скоро нас будет трудно различить. Чего я жду? Почему я так уверен, что именно сегодня встречу эту неуловимую девчонку? А если с собакой выйдет гулять ее мать или кто-то из родичей? Вряд ли я смогу восстановить облик пса по хвосту, который виден на снимке…
