Я выхожу из бара и с удивлением обнаруживаю, что слегка захмелел, коварная штука, эта «сангрия», а уж если выпьешь графин…
С чувством превосходства оглядываюсь по сторонам, на всю эту фланирующую толпу, на освещенные витрины, на поток машин. Меня охватывает какое-то небесное ощущение эдакой вседозволенности: хочу — иду, хочу — зайду в бар и выпью еще графинчик «сангрии», хочу — дам тому нищему, что пиликает на скрипке, доллар или даже два, а вот тому красномордому болвану, что задел меня локтем, захочу — дам в морду…
Эх, сюда бы Джен или ту «старлетку», что подсунула под дверь фотографию. Я всматриваюсь в женщин. Бросаю на них магнетические взгляды. Эдакий богатый скучающий плейбой. И тут я замечаю на углу и дальше в темноте узкого переулка женщин, ну, тех, определенных. Они почти все в очень коротких, не по моде юбках, некоторые — в кожаных, в туфлях на немыслимо высоких каблуках или в сверкающих сапогах выше колена, тонкие блузки, свитера, майки обтягивают внушительные бюсты. Все намазаны, многие хорошенькие (хоть и потасканные), есть молодые, есть не очень. Они призывно улыбаются, бросают призывные взгляды. Но жестов не делают и слов не произносят. Это запрещено законом. Это называется «раколяж» — заманивание, и за это полиция их хватает.
Особенно мне нравится одна, она чем-то похожа на Мерилин Монро (или на Джен). Испанка — жгучая блондинка, а может, не испанка… Молодая и, в отличие от других, какая-то свежая. Я смотрю на нее, она — на меня.
И вдруг я чувствую, что совершаю поступки, от меня не зависящие и мной не контролируемые. Словно во сне, словно это не я. Неверным шагом направляюсь к ней, останавливаюсь, она улыбается, берет под руку, увлекает в глубину темного переулка, в какой-то облезлый подъезд, по скользкой узкой лестнице, в длинный коридор (отель, что ли?) и приводит в комнату, где вся-то мебель — кровать, тумбочка, кресло и умывальник. Грязь, вонь, убогость… Но я всего этого не замечаю, это я вижу потом, перед уходом.
Она что-то бормочет по-испански, по-английски, по-французски, быстро раздевается и падает спиной на кровать. Кровать скрипит, за стеной кто-то громко разговаривает, через окно доносятся запахи кухни.
Поскольку я стою как истукан, она торопливо вскакивает, подходит, обнимает…
Когда я прихожу в себя, меня охватывает ужас. Моя Мерилин Монро плескается в умывальнике. Она совсем не так молода и прекрасна, как мне казалось — складки на животе, отвислые груди, вены на ногах, крашеные волосы и не очень чистые ногти. Какой кошмар! Весь этот нищенский номер, эти шумы, запахи, духота. Я одеваюсь с быстротой пожарного по тревоге и произношу первое за время нашего свидания слово: «Сколько?» (У меня холодеет затылок при мысли, что не хватит денег, будет скандал, прибежит полиция, назавтра в газетах… Еще немного, и я потеряю сознание.) Продолжая плескаться в нелепой бесстыдной позе, она произносит по-английски: «Тридцать». Боже, какое счастье! Я готов расцеловать ее, горячо жать руку! У меня как раз осталось тридцать долларов! Торопливо извлекаю их, бросаю на кровать (передумает еще!) и, натыкаясь на кресло, бегу к двери, по коридору, едва не грохнувшись, слетаю по лестнице, выбегаю в переулок, жадно вдыхаю душный воздух, словно аромат альпийских лугов. Чуть не бегом миную по-прежнему разгуливающих «ночных птиц», выскакиваю на улицу Монтеро, все время оглядываясь, стараюсь затеряться в толпе.
Хватаю такси, на последние песеты добираюсь до отеля. Час ночи! Лезу под душ и моюсь, трусь, снова моюсь, стараясь смыть эту женщину, эту постель, этот номер, переулок, улицу. Эту ночь, саму память об этих кошмарных минутах…
Наконец, залезаю в постель, по долго не могу уснуть. А вдруг какая-нибудь болезнь? Боже! Я тогда повешусь. Надо же было…
Вот так я провел свой последний день в Мадриде. И долго еще та убогая улица, жалкая женщина, облезлые стены номера и вонючая лестница заслоняли в моей памяти роскошный отель, блестящие банкеты, красавиц кинозвезд и фешенебельные бары.
Вот она, изнанка роскошной жизни! Миллионер, мистер Борис Рогачев! Болван!
В Москве я долго благодарил судьбу за то, что все обошлось, и даже пригласил в ресторан Ленку, чтоб отметить это событие (она, разумеется, не поняла, чему посвящен банкет). Вручил ей кое-какие подарки, выслушал слова благодарности и подумал — может, жениться? Постепенно кошмары с улицы Монтеро стали улетучиваться, а Ленка снова раздражать меня. И жизнь потекла по обычному руслу: аспирантура, переводы, компашки, бабочки-однодневки, видеосеансы дома и у друзей, дискотеки, теннис… обычная жизнь.
Только отец меня огорчал. Совсем осунулся. Однажды неотложку пришлось вызывать — сердце. Лег в больницу на обследование, потом в санаторий. Ну, что врачи говорят? Что обычно: надо сердце беречь, не волноваться, не огорчаться, не курить (ах, не курить? значит, не пить. Ах, и не пить?). Странно…
Приближался Новый год. Стал размышлять, куда податься? Предложений-то много. И вдруг звонок. Из Ленинграда. Сэм!
У них тур, как он и предупреждал. По программе в Москве всего один день — встреча Нового года. А наутро — домой. Так вот, могу ли я что-нибудь предложить? Сегодня двадцать девятое, из Ленинграда выезжают тридцатого вечером «Стрелой», перед отъездом позвонит, чтоб узнать, не придумал ли чего. На этом разговор заканчивается, деловой такой разговор.
Начинаю лихорадочно соображать, в какую компанию могу привести Сэма. Есть одна, не лучшая, но ничего ребята… ну, словом, разные ребята, с которыми обмениваемся «теми» журнальчиками, у которых смотрю «те» видеокассеты. Народ надежный, трое со своими чувихами плюс одна — для меня. Договорились у одного на даче (его старики в подмосковном доме отдыха, а дача — будь здоров!). Программа обширная — ужин, прогулка по зимнему лесу, сеанс весьма пикантных фильмов, ну, и римские оргии (на даче есть своя сауна с предбанником и камином). Вот туда потащу Сэма. Только один ли он? И, если один, где взять ему партнершу, а если с ним приятель, так где взять две?
Но все устраивается. Ребята согласны принять его, он придет со своей девчонкой (из их же тургруппы). И мы договариваемся встретиться у метро ВДНХ (они остановились в «Космосе») в девять вечера. Я буду с другом, у него машина, и мы за час запросто доберемся до Николиной Горы. Я рад, что все так хорошо получилось, мне б хотелось проявить к Сэму в Москве максимум внимания. Дело в том (но это я ему не скажу из суеверия), что весной у меня намечается наконец-то поездка в Штаты, в Голливуд — будут идти переговоры о совместном фильме. Едет Известный режиссер. Оказалось, что вопреки моим опасениям он остался мною очень доволен и потребовал меня как переводчика. Особенно радует то, что продюсер, с которым он будет вести переговоры (тот приезжал к нам, и я с ним знаком), прекрасно говорит по-русски, как и его жена, так что большой нужды во мне не будет. Уж в Голливуд-то Джен сумеет приехать! А может, все-таки предупредить Сэма? А то опять она как раз в это время отправится на свои лыжные курорты. Ладно, посмотрю по обстановке.
