В эту легенду красиво ложился и хайбер — ну да, афганский. Ну да, мол, провез. Людей знать надо! Я вообще много чего провез... Камешки например. Нет, не много — но на хлеб с маслом хватает. А если знаете кто лазурит купить может так и вообще... На икорку тоже хватит тогда, и мне, и вам люди добрые.
— А чего ты такой откровенный-то? — поинтересовался молодой мужик в наколках. — Рассказал нам всё, как на духу...
Его местные ребятки звали Птушкой — Птичкой, если переводить с белорусского. Птушка был, видимо, большой шишкой, потому что когда он говорил — все молчали. Даже Лысый. И тем более — Серёжа.
— А я, думаете, сюда просто так пришел? Мало самопальных качалок по Минску? — ухмыльнулся я. — Люди подсказали, где серьезных собеседников можно найти. Ну поперся бы я на Сельхозпоселок, а там ваши же меня бы в подворотне прижали — и что? И так ли вы, пан Птушка, уверены, что я прямо всё вам выложил?
— Тебя прижмешь, как же! — вернул мне ухмылку Птушка. — И кто тебе про нас сказал, ты, конечно, не поведаешь?
— Не-а.
— И как нам понять, Шкипер, что ты не мент?
— Да никак, — фыркнул я. — Видел ты где-нибудь мента с мечом?
Пацаны погыгыкали, я сунул хайбер в ножны:
— Я ведь не прошу вас за какой-то блудняк. Я прошу свести с человеком, который тут, в городе, может оценить кое-что из моих находок. Ну и отстегну, соответственно... Ведь если не вам — то кому-то всё равно придется. Ворам, например. Или — Сухаревским. Или еще каким... Такой у меня бизнес — опасный, без прикрытия работать — гиблое дело!
— Бизнес? — удивился Лысый. — Это что?
— Дело, — пояснил я. — По-английски.
— А почему — по-английски, ты ж немец? — переглянулись Серый и Белый.
— Ой, ёлки, чего прицепились? Английский в школе учил, и шо? — отмахнулся я.
— Я вот что думаю, — раздался голос Серёжи. — А почему бы нам, пацаны, этого мутного кедра не ухватить за грудки и не потрясти: и камешки, и монетки, и ножик его наш будет... И ни с кем делиться не придется!
— Иди, потряси! — заржал Птушка. — Я не против. Начинай трясти уже, трясун. Ты, Сережа, пацан неплохой, только дебил.
— Гы-ы-ы! — подхватили ребятки.
— Ты вот что скажи мне, Шкипер: только лишь древности копаешь, или... — Птушка замялся, а я тут же понял, куда он клонит.
— Под Дубровицей немецкий блиндаж вычислил и парням с Болота подогнал. Там вся-я-я-акого было! — заинтересованный блеск в глазах "седых" явно выдавал их намерения. — Но это дело небыстрое, тут научный подход нужен. Иначе...
— Иначе — что? — аж наклонились вперед пацаны.
Их интересовало то самое "эхо войны". Например, пять МР, гранаты, которые дают осечки пятьдесят на пятьдесят, ну и тульский Токарев, он же ТТ, которые обычно очень быстро разбирают....
— БАБАХ!!!— гаркнул я. — А потом — кишки на одной березе, башка — на второй, дупу и вовсе не нашли — она в реке утонула! Что, думаете я тут вам сказки рассказываю? Я на артиллерийском снаряде подорвался, ага? Контуженный я! Вон, гляньте, сколько шрамов на башке... И это мне еще повезло!
— Контуженный... Говорю же — чудила он! — подал голос Сережа. — Теперь поня-атно...
— Ладно, Шкипер, — Птушка переглянулся с Лысым. — Мы со своими перетрем, решим, чем с тобой можем друг другу помочь. А завтра в зальчик приходи, покажешь как ноги-плечи правильно делать. И да! Пожертвования от тебя больше не обязательные, ты и так пользу приносишь. Наоборот — если по деньгам прижмет, можешь в ящике взять сколько надо.
— И что — так просто отпустите?
— Отпустим. Где живешь— это нам Сережа-человек-Божий-обшит-кожей скажет. С кем живешь — тоже. Куда ты денешься, Шкипер?
— Да и вы теперь никуда не денетесь, — как можно более контужено улыбнулся я. — Большие планы у меня на сотрудничество, так и знайте. Квартирка на Зеленом Лугу — не предел мечтаний, ага?
— Ага! — это им было понятно.
Я встал, ухватил ножны с хайбером и пошел к выходу в тамбур, гадая: прилетит мне в затылок утюгом, какие тут используют вместо гантелей, или всё-таки — нет?
Не прилетело.
* * *
Во благо легенды и собственного любопытства я решил догулять до Сельхозпоселка. Место это было легендарное!
Здесь в 1930 году проходила "Первая всебелорусская сельскохозяйственная и промышленная выставка" — от нее и пошло название района. В специально построенных для такого мероприятия павильонах потом разместились мастерские скульпторов и живописцев, швейные и обувные кооперативы и другие заведения. Когда павильоны обветшали — стали выделять участки для частной застройки. Поселились тут в основном выходцы из ближайших деревень, которые работали на городских предприятиях... Так и образовался посреди стремительно растущей столицы Белорусской Советской Социалистической Республики уголок сельской жизни: с курочками, коровками, бревенчатыми избушками, резными ставенками и прочими прелестями. Он и войну пережил — тут скрывались от бомбежек многие горожане, потому как никаких важных целей для бомбометания в Сельхозпоселке не имелось. А еще — он был базой для связных партизанской бригады "дяди Коли" — комбрига Петра Лопатина. После войны тут дышалось гораздо свободнее, чем в остальном городе: снять комнату, или купить с рук продуктов или еще чего, по-мелочи, в поселке было гораздо проще, чем в городе. И вполне логичным представлялось, что цеховики и "фарца" за денежку малую у местных арендовали сарайчики и времянки под свои нужды.
Зажимать "частник" станут с 1982 года, когда появятся планы застройки этого райончика многоэтажками,как в том фильме — "Белые росы". Но вот ведь нонсенс — ни запрет на пристройки и реконструкции, ни отсутствие канализации и других современных коммуникаций поселковых жителей не сломили. И в 2023 году посреди белорусской столицы будет стоять частный сектор! Или — не будет, история-то нынче совсем другим путём пошла...
В общем, я ходил-бродил по улицам — Мелиоративной, Милицейской, Богдановича, даже — по улице Беды (который Леонид) и глядел по сторонам. Нашел и место пожаров — сараи выгорели практически до тла. Нужные мне люди нашлись довольно быстро. На двух лавочках под вечнозеленой лиственницей на вытоптанном газоне у перекрестка отдыхали от трудов праведных некие джентльмены: сапоги-дутики, джинсы "Тверь" и "Милтон", дубленки и — о Боже! — настоящая куртка-"Аляска" у одного из них! Да тут и тему для разговора искать не надо, мне, черт побери, тоже нужна "Аляска"! Настоящая, японская.
Модные джентльмены плевали под ноги подсолнечниковые семечки и курили сигареты. Красно-белая пачка в руке одного из них предполагала, что это "Мальборо", но удушливый аромат намекал на "Астму". То есть — "Астру", конечно— на "Астру". Хотя, на астму, пожалуй, тоже.
— Доброго денечка!
— И вам не хворать, — насторожились сии представители мелкобуржуазного аппендикса внутри социалистического общества. — А вам чего, товарищ?
— Да вот посоветовали по поселку погулять, говорят — тут народ бывает кое-чего с рук продает... Ну, мало ли, знаете, чтобы приличному человеку одется, — я подернул плечами, показывая недовольство своей курткой на рыбьем меху. — Зима на носу, понимаете?
Местные переглянулись. Не знаю, как эти дела обтяпывались по нынешним временам, и, возможно, в их глазах я выглядел настоящим пентюхом из Мухосранска, но... Но я им и был!
— Я, мужики, с Дубровицы, это на Полесье, в Минске сам первый раз. Вот добрый человек сказал в универгамы не ходить, сюдой прогуляться, мабыць шо найду...
— Тудой-сюдой, — усмехнулся тот самый, в Аляске. — А деньги у тебя есть? И надо-то тебе чего, Полесье?
— Да куртец бы мне вот такой, как у вас, японский, и ботиночки офицерские... Еще говорят штаны у вас шьют, с большими карманАми, белозоровские... Мне б такие, а? А грошы есть, есть грошы! — я сунул руки в задний карман штанов и достал оттуда нарочито скомканные купюры — в основном по десять и двадцать пять рублей.
