— Я пойду с вами, — просто сказал Клейтон.
Старик поднял голову и внимательно посмотрел на энергичное красивое лицо Уильяма Седиля Клейтона. Быть может, впервые он прочел на этом лице любовь, таившуюся в сердце молодого человека, — любовь к его дочери.
Обычно профессор Портер был слишком занят своими собственными учеными мыслями, чтобы замечать мелкие факты, случайные слова, которые бы давно подсказали всякому другому, что молодые люди тяготеют друг к другу. Теперь он припомнил все.
— Как хотите, — согласился он наконец.
— В,ы можете рассчитывать и на меня, — заявил мистер Филандер.
— Нет, мой дорогой старый друг, — возразил профессор Портер, — всем нам идти не следует. Было бы большой жестокостью оставить бедную Эсмеральду здесь одну, да и всем троим не достигнуть большего результата, чем одному. Без того уже мертвых достаточно. Ложитесь, господа, попытаемся немного заснуть.
С того времени, как Тарзан ушел из племени больших антропоидов, спокойствие и мир в нем были нарушены. Теркоз оказался жестоким и капризным царем. Многие из более старых и слабых обезьян, на которых он чаще всего привык обрушивать свой зверский нрав, ушли из общины вместе с семьями в поисках тишины и безопасности.
Но и оставшиеся были доведены до отчаяния постоянными придирками Теркоза. И тут кто-то вспомнил прощальный совет Тарзана.
— Если у вас будет жестокий повелитель, — сказал он, покидая их, — пусть никто не пытается восстать против него в одиночку. Вместо того, пусть двое, а лучше — четверо соберутся вместе и разом нападут на него. Тогда ни один властитель не осмелится нарушать законов, потому что четверо всегда справятся с любым вождем.
Вспомнив этот мудрый совет, обезьяна сговорилась со своими товарищами, когда Теркоз вернулся домой, его ждал «теплый» и дружный прием.
Особых формальностей не было. Как только Теркоз приблизился к сборищу, пять огромных волосатых зверей бросились на него.
В душе Теркоз был отъявленным трусом, какими обыкновенно бывают нахалы и среди обезьян, и среди людей. Поэтому Теркоз не принял боя, исход которого был для него ясен. Он просто убежал.
Теркоз сделал еще две попытки вернуться в племя, но всякий раз на него нападали и прогоняли его. Поняв, что его никогда не примут обратно, он ушел в джунгли, затаив ненависть и бешенство…
Несколько дней он: без цели бродяжничал. Гнев его все разрастался, и он искал какое-нибудь слабое существо, на которое он мог бы излить всю душившую его злобу.
В таком состоянии духа это человекоподобное чудовище неожиданно встретило в джунглях обеих женщин. Джен Портер услышала звук прыжка большого волосатого тела и увидела страшную образину, его оскалившийся отвратительный рот не дальше фута от себя.
Пронзительный крик вырвался у Джен, когда рука зверя схватила ее за плечо. Потом она увидела ужасные клыки, которые разверзлись над ее горлом. Но прежде чем они сомкнулись, антропоид передумал.
Его жены остались в племени. Он должен найти других. Эта белая безволосая обезьяна станет первой в его новой семье. Он грубо вскинул ее на волосатые плечи и вспрыгнул на ветку, готовя Джен Портер участь, которая в тысячу раз хуже смерти.
Крик ужаса негритянки раздался вместе с криком Джен, а потом, — как это всегда случалось у Эсмеральды в критические моменты, требовавшие полного присутствия духа, — она упала в обморок.
Но Джен ни разу не потеряла сознания. Правда, страшная образина прижалась так близко к ее лицу, что зловонное дыхание парализовало ее. Но сознание было ясно, и она помнила все, что происходило, пока зверь нес ее. Она не кричала и не боролась. Внезапное появление обезьяны до такой степени сбило ее с толку, что ей стало теперь казаться, что ее несут к берегу. Она решила сохранить энергию и силу голоса до той поры, пока не увидит лагеря, чтобы привлечь оттуда столь необходимую помощь.
Бедное дитя! Если бы она знала, что ее несут все дальше и дальше в непроходимую глушь джунглей!
Крик, который встревожил Клейтона и обоих стариков, привел Тарзана на место разыгравшихся событий. Но не на Эсмеральде сосредоточился его интерес, хотя он и удостоверился, что она невредима. Мгновенно Тарзан исследовал землю и ближайшие деревья. Инстинкт обезьяны, соединенный с разумом человека, рассказали ему, изумительно знавшему жизнь лесов, о происшествии так ясно, будто он видел его своими глазами.
Тотчас помчался он по свежему следу, который обычный человеческий глаз не мог бы заметить и, тем более, объяснить. Больше всего следов на концах ветвей, где антропоид перебрасывается с ветки на ветку, но по ним трудно установить направление, потому что под тяжестью тела ветвь склоняется вниз, и неизвестно, подымалась или спускалась по ней обезьяна, зато ближе к стволу, где следы слабее, направление ясно обозначено. Вот тут лапой беглеца была раздавлена гусеница, и Тарзан инстинктивно чувствует, куда ступит теперь та же большая лапа — и действительно он находит там микроскопическую частичку уничтоженного червя, иногда просто влажный след.
Дальше, маленький кусочек коры отодран когтем, а направление излома указывает на направление беглеца. Там и сям на какой-нибудь большой ветке или на стволе дерева, которых коснулось волосатое тело, оставался крошечный клочок волос. По тому, как он втиснут под корой, Тарзан определял направление.
Он не замедлял бега, чтобы подмечать все эти, на вид столь слабые, признаки зверя. Для Тарзана они ярко выделялись среди мириад других повреждений, шрамов и знаков на воздушном пути. Но больше всего помогал ему запах, потому что Тарзан преследовал против ветра, и его развитые ноздри чувствовали не хуже ноздрей собаки.
Есть мнение, что существа низшего порядка одарены природой лучшим обонянием, чем человек, но это только дело развития. Жизнь цивилизованных людей не так сильно зависит от совершенства их чувств. Способность к рассуждению освободила человека от многих обязанностей, чувства до известной степени атрофировались, так же как мышцы, двигающие уши, и волосяной покров тела.
Не то с обезьяньим приемышем. С первых дней детства его существование неизмеримо больше зависело от остроты зрения, слуха, обоняния, осязания и вкуса, чем от медленно развивающегося разума.
Менее всего у Тарзана было развиты вкусовые ощущения. Он мог с почти одинаковым удовольствием есть роскошные плоды и сырое мясо, долго пролежавшее в земле, в этом, впрочем, он мало чем отличался от наших утонченных гурманов.
