— Ваше положение безнадежно; я могу прекратить огонь из батарей, но с условием, чтобы вы сдались со всем вашим гарнизоном.
— Не торопитесь, полковник, — отвечал англичанин, силясь улыбнуться иронически. — Дела наши, слава Богу, еще не так плохи.
— Нет, к несчастью, они очень плохи. Ваше положение безнадежно, я сказал вам это и повторяю еще раз.
— Вы забываете, что граф Лондона с восемью тысячами человек находится недалеко отсюда и может каждую минуту явиться нам на помощь.
Граф улыбнулся.
— Вы надеетесь на это? — спросил он.
— Граф Лондона дал мне слово, — отвечал англичанин, выпрямляясь.
— Он не сдержит своего слова.
— Господин полковник! — воскликнул парламентер, нахмурившись.
— Мне тяжело огорчать храброго офицера, но вы должны все знать, полковник.
— Что вы хотите сказать?
— Граф Лондона, ваш начальник, послал к вам охотника, который попался в руки к моим краснокожим и был убит ими; этот человек нес записку. — При этих словах Меренвиль вынул из кармана письмо английского главнокомандующего и подал его парламентеру, говоря: — Вот это письмо, оно было адресовано полковнику Мерсеру, о смерти которого графу Лондона ничего не было известно.
Английский офицер поспешно схватил письмо.
— Вам известны наши условия, — продолжал Меренвиль, — я их не изменю ни в каком случае; даю вам час » на размышление. Если по прошествии этого времени вы не дадите удовлетворительного ответа, огонь снова начнется по всей нашей линии. Дальнейшие разговоры между нами не привели бы ни к чему. Я удаляюсь, тем более что мои дикари начинают терять терпение; вы слышите их крики?
Действительно, уже несколько минут дикари страшно кричали.
Английский офицер содрогнулся; он поклонился графу, ответившему ему тем же, и оба офицера вернулись к своим войскам.
Меренвиль отправился поспешно в главный штаб главнокомандующего, который велел разбить свою палатку среди краснокожих и канадцев, чтобы иметь их под рукою, удерживать их от грабежа и скальпирования, что, впрочем, оказалось почти невозможным; индейцы глухи ко всяким доводам, нарушающим их военные привычки.
Часто бывало гораздо легче взять укрепленную позицию, чем принудить краснокожих строго соблюдать договор, заключенный с неприятелем; когда индейцы были с обеих сторон, то соблюдение каких бы то ни было правил оказывалось положительно немыслимым; краснокожие устремлялись друг на друга и вступали в ожесточенный бой ради удовлетворения ненависти к той или другой нации или своей племенной вражды.
На этот раз в войске англичан не было индейцев, но зато были женщины и дети.
Английские солдаты отправлялись на войну не иначе как в сопровождении своих семейств; многие из них были женаты и имели по несколько человек детей; краснокожие, не задумываясь, скальпировали женщин и детей, волосы которых служили им трофеями; по возвращении в лагерь им оказывали прием, смотря по количеству принесенных скальпов.
— Ну что, уладили дело? — спросил главнокомандующий.
— Да, кажется, генерал, письмо графа Лондона произвело магическое действие.
— Я так и думал; прочтите ваш рапорт, кузен.
— Я, собственно, за этим и пришел.
— Читайте, я слушаю.
— Я начинаю.
Граф Меренвиль с мельчайшими подробностями сообщил главнокомандующему обо всем происшедшем во время свидания с парламентером.
— Отлично, — сказал генерал, когда граф окончил свое сообщение, — я действительно думаю, что все кончено, если только эти люди не сумасшедшие, чего я не предполагаю.
— Мы скоро получим от них ответ.
— Да, я тоже так думаю, остается подождать всего несколько минут.
В это мгновение сержант Ларутин вошел в палатку.
— Чего тебе? — спросил генерал.
— С вашего позволения, генерал, там какой-то верзила офицер, длинный, словно жердь, желает говорить с главнокомандующим.
— Введи его, и впредь прошу без замечаний.
— А между тем, генерал, как вам угодно…
— Убирайся. Мне некогда слушать твою болтовню.
— Гм! — пробормотал Ларутин сквозь зубы. — Сегодня сердит.
Сержант пожал плечами и через несколько минут снова вернулся в палатку в сопровождении английского офицера, которого ожидал генерал. Этот офицер был капитан, он принес согласие на условия, предложенные главнокомандующим. Комендант поручил ему условиться насчет подробностей сдачи фортов.
Г-н Монкальм велел позвать одного из своих адъютантов — Оливье де Меренвиля, капитана в полку Шампаньи; Монкальм поручил ему как можно лучше обойтись с его английским коллегою и потом отпустил их.
Оба молодых капитана почтительно раскланялись и удалились вместе.
— Комендант крепости не дождался даже условленного часа, — сказал граф.
— И прекрасно сделал, — отвечал, улыбаясь, главнокомандующий. — Что он мог сделать в его положении? Несколько минут больше или меньше не имели бы никакого значения.
— Конечно.
— Он смирился как порядочный человек, и это было самое лучшее, что он мог сделать.
— Все равно это, вероятно, было ему тяжело.
— Не скажу, что нет; но, поверьте мне, письмо графа Лондона не слишком удивило его.
— Вы думаете, что он ожидал…
— Разумеется, кузен, он знал очень хорошо, что если граф Лондона должен был явиться, он не замедлил бы это сделать и не стал бы ожидать последней минуты, чтобы прийти на помощь крепостям.
— Шевалье Леви нам оказал большую услугу в этом случае.
— Он отлично исполнил свою обязанность.
— Надо отдать ему справедливость, он прекрасно маневрировал для того, чтобы удержать англичан.
— Кстати, кузен, правда ли, что мне о вас рассказывали?
— Что же такое, кузен?
— Меня уверяли, что вы едва не утонули.
— Лучше того, я совсем было утонул.
— Да полноте! Вы свежи, как роза.
— Рассказывайте… Только чудо спасло меня.
— И как называется это чудо?
— Вы будто не знаете?
— Не знаю, если спрашиваю.
— Ну так видите, меня спас Шарль Лебо; вы его не видали?
— Не видал, с моего приезда даже ничего не слыхал о нем.
— Увидите, когда будете нуждаться в нем.
— Очень вероятно; так на самом деле он вам спас жизнь?
— Судите сами, кузен; я устал до последней возможности и, хотя не совсем потерял сознание, был не в состоянии отдать себе отчет в том, что происходило вокруг меня; Лебо наблюдал за мной, он знал, что я не искусный пловец и подоспел в ту минуту, когда я положительно тонул; он нырнул под меня, вытащил на поверхность и взвалил меня себе на спину; машинально я ухватился за его длинные и густые волосы, и он тащил меня около двадцати минут; благодаря ему я был спасен; все, что я вам теперь рассказываю, мне самому передавали; я ничего не помню; как только г-н Лебо увидал, что я пришел в себя совершенно, он бросил меня и исчез.
