Чтобы избежать столкновения с разъяренным животным, Дмитрий Северинович заложил крутой вираж. Корова пронеслась мимо. За ней промчался на мотоцикле какой-то рабочий. Звук, вырывающийся из глотки коровы, заглушал рев мотоцикла и вовсе не походил на знакомое всем мычание. Возможно, так трубят зубры на весенних турнирах самцов.
— Ну вот и первая встреча с благодарными подопытными. К счастью, благополучная, — проговорил зоотехник. — А теперь пойдемте к другим представителям идеальной породы, на фермы.
Печальное зрелище представляли помещения ферм. То тут, то там поломанные, иногда разнесенные в щепки загородки, сорванные двери, скрученные автопоилки и трубы. Животных совсем мало. В огромном загоне, рассчитанном готов на двадцать, — одна корова. Такая же большая и могучая, как та, что пыталась таранить «Ниву». Шерсть лоснится, полное вымя свисает почти до пола. Рога очень длинные и острые, и взгляд какой-то свирепо-осмысленный, вовсе не коровий. С таким животным лучше держаться начеку и на расстоянии.
— А ее, промежду прочим, кому-то надо доить, — сказал зоотехник. Я невольно поежился, а он мстительно улыбнулся: — Теперь рассказывать легче, теперь вы меня поймете, уважаемый товарищ ученый. Вое животные с полигеном «Л» такие, как эти. Ясно? Заболеваний не боятся. Холод переносят отлично. Вес, как видите, набирают замечательно. Одним словом, каждое само по себе — представитель идеальной породы. А стада из них не получается. Они же все лидеры — никто никому ничего не уступит. Не только быки, но и коровы, и овцы забивают друг дружку насмерть. Содержать их можно только в отдельных загонах. Во сколько же это обойдется? Пожалуй, оно «съест» прибыль от улучшения породы, а то и перекроет ее. Значит, надо снять агрессивность.
Я вспомнил слова Виктора Сергеевича: «Подсказка есть во всем. Надо уметь ее искать и находить».
Несколько месяцев наш институт словно и не работал. Все были заняты тем, что обсуждали перемены. А они происходили чуть ли не ежедневно
— Слышали, Смушенко ушел из второго отдела?
— Антонюк удрал от Александра Игоревича. Говорит: бесперспективно. Вроде бы переходит в другой институт.
Это были солидные ученые, не боявшиеся раньше отстаивать свое мнение. Но сейчас они считали борьбу проигранной.
Как-то я встретил Александра Игоревича. Он остановился, поздоровался. Мы оба чувствовали неловкость. Мешки под его глазами набрякли, суровые складки пролегли у твердых губ.
— Правильно вы тогда сориентировались, Борис Петрович, что не перешли к нам. Желаю вам завершить начатое. Все-таки найдите минутку, забегите ко мне, Я передам вам некоторые расчеты. Могут пригодиться. За сношения со мной пока не казнят.
— Спасибо, Александр Игоревич, но я не «сориентировался». Просто характер такой маниакальный. Начал — заверши.
— Для дела хорошо, для здоровья — другим концом. Язву не заработайте.
Я вспомнил, что говорили, будто у него открылась язва желудка. Присмотрелся внимательней: к обычной смугловатости его лица прибавилась желтизна, и нос казался больше, оттого что лицо похудело, заострилось. Стало жалко его, захотелось как-то выразить сочувствие.
Он, видимо, уловил, как я потянулся к нему, и причину понял, слегка отстранился, не разрешая себя жалеть.
— Не тяните с визитом, сентиментальный добрый молодец. Будьте здоровы. — На том и откланялся.
«Почему «не тяните»? — подумал я. — Пугает? На него не похоже…»
Я понял, что мне надо делать. Немедленно. Не откладывая.
Всю дорогу до директорской приемной не мог отделаться от его «не тяните». Оно привязалось ко мне, как назойливый мотив песни.
В приемной меня ожидал сюрприз. Вместо сухопарой Капитолины Ивановны за столом с пультами телефонов сидела Вера. Она похорошела, налилась опасной, уверенной в себе бабьей силой. Длинные ресницы притеняли усталую синеву глазниц и притягагельно-зовущий блеск глаз, гипюровая блузка была застегнута до подбородка, но одна пуговичка пониже будто бы случайно расстегнута, и нескромный посетитель мог увидеть дразнящую впадинку между двумя снежными холмами.
— Извините, а Капитолины Ивановны нет? — на всякий случай уточнил я.
— На пенсии, Борис Петрович. Я вместо нее. Не устраивает?
Застыли, словно еще не все высказав до конца, чуть приоткрытые, притворно беззащитные, влажные губы. Взлетели брови, взмахнули ресницы, в глазах — одновременно покорность и вызов.
— Мне нужно к Евгению Степановичу.
— Вызывал?
— Да как сказать…
— По какому вопросу?
— По личному.
— Уважаемый младший научный сотрудник Борис Петрович, завтра у нас прием по личным вопросам. Вот ведь расписание перед вами.
В голове вызванивает: «не тяните», «не тяните»…
— Мне нужно сейчас.
Она склонила набок голову с пышной копной ухоженных волос, удивленно разглядывая меня.
— От вас такого не ожидала, Борис Петрович. А как же дисциплина, распорядок дня? Помнится, вы говорили: «главное — работа», о примере для новеньких лаборанток заботились…
«Издевается, стерва!»
Я рванулся к двери. Она опередила меня, вскочила так, что юбка затрещала, схватилась за ручку. Стояла совсем близко, наклонясь ко мне, обдавая знакомым запахом и жаром своего тела, вызывающе щурилась.
В это время дверь открылась изнутри кабинета. Евгений Степанович, уже одетый в пальто, стал свидетелем нашей силовой борьбы.
— Что такое?
Я не дал Вере слова вымолвить.
— Евгений Степанович, должен вам сказать, что Александр Игоревич имел весьма косвенное отношение к моему поселению в общежитии. Я уже говорил, что распорядился лично Виктор Сергеевич. Вы должны помнить.
— Вот именно, «уже говорили». И я недвусмысленно выразил отношение к этому.
— Александр Игоревич никаких законов не нарушал…
Он решительно отстранил меня:
— Мне некогда. Придете в часы приемы. Верочка, будут звонить — вернусь через час.
«Мои слова не имеют никакого значения. Все уже решено бесповоротно», — подумал я.
Вышел из приемной после него. Успел еще услышать вдогонку:
— Вот так-то, Боренька, не обломилось. Что же к Танюше своей не обратишься за помощью? А она может…
Тогда я решил, что ее слова о Тане всего-навсего еще одна издевка. До того, чтобы понять истинный смысл ее слов, было еще ой как далеко.
Евгений Степанович уехал на симпозиум во Францию и на две недели исполняющим обязанности директора назначил… Кулебу. Новость поразила всех сотрудников института, породив множество догадок и предположений. А сам Владимир Лукьянович в эти дни шествовал по коридорам, как увенчанный лаврами победитель. И походка, и вся его осанка изменились.
