Сердце наполнила черная тоска. Она разрасталась, вытесняя все остальные чувства. В глазах потемнело…
— Ты бросаешь меня? — ее отчаянный крик ударил в спину, как выстрел. Во всяком случае, причиняя такую же боль.
Джек замер. Как ей могло прийти это в голову? И что значит «бросаешь»? Можно бросить то, что принадлежит тебе. А она ему не принадлежала. Это он принадлежит ей.
Он медленно повернулся и покачал головой.
Он повернулся и покачал головой. Глаза его светились такой любовью, что я немедленно вышвырнула из сердца черную косматую ведьму и наполнила его светлой радостью.
Джек подошел ко мне, нежно взял мое лицо в свои шершавые ладони, и губы наши встретились.
Мы стояли так вечность. И я поняла, что мы никогда не расстанемся. А эта разлука… Она временная… И если Джек уходит, значит так нужно. Но он вернется. Со мной оставался его «Эль-Корозон», который любимый подарил мне в тот вечер. НАШ вечер.
Сирена ревела уже совсем рядом. Джек оторвал от себя Джоан и, все еще сжимая ее лицо в ладонях, заглянул в глаза.
— С тобой все будет в порядке, Джоан Уайлдер, — четко сказал он и бросился к стене.
Джек вскочил на камень бойницы, оглянулся и, широко улыбаясь, крикнул:
— Да! С тобой всегда все в порядке! — оттолкнулся и бросился в море.
— С тобой всегда все в порядке! — крикнул он мою любимую фразу из романов и бросился в воду.
— Джек Коултон! — я подбежала к бойнице… Внизу раздался всплеск, как будто огромная рыба шлепнула хвостом по воде, и снова наступила тишина, если не считать вой сирены у причала и крики полицейских, рассыпавшихся по всей крепости.
— О, черт! — я сжала в ладони маленькое золотое сердце, которое осталось со мной.
***
Сеньор Антонио был вне себя. Дежурство его давно закончилось. Уже дважды звонила Карина, сообщая, что гости собрались и ждут только его, и, если он не соизволит пожаловать в течение получаса, они съедят его любимый «тамаль» сами, потому что «нельзя же кормить их одними разговорами о тяжелой работе ее дорогого муженька!»
Вот стерва…
А из крепости никаких известий! Да что они там, сражаются что ли? Война у них? Затеяли подонки игры в праздник, мать их.
Он ходил из угла в угол, как разъяренный тигр.
И тут загудела рация.
— Слушаю! — рявкнул сеньор Антонио. — Да. Я. Да-да, сеньор комиссар.
И какого черта спрашивают! Как будто здесь может находиться кто-то другой!
— Сеньор комиссар. Докладывает офицер полиции Родриго Полонис.
— Ну что там? — комиссар присел на краешек стола.
— Сеньор комиссар, на острове почти никого нет. Мы взяли только помешанного толстяка с разбитой в лепешку физиономией и всего искалеченного, как будто на нем плясало стадо бешеных буйволов. Это Ральф Смит. Американец. Он все время твердит о какой-то первой половине… Я ничего не понимаю.
— Доставьте его сюда. Да поживее. Разберемся. И это все?
— Нет. На верхней площадке были две сеньоры. Одна без сознания, некая Элейн Халмет, а другая…
— Что, тоже из Штатов?
— Да, сеньор комиссар. А другая.., вы сидите, сеньор комиссар? Это хорошо… Другая — та самая Джоан Уайлдер.
— Кто? — сеньор Антонио встал.
— Джоан Уайлдер. Писательница… Ну, которая пишет об Анжелине… Вы меня слышите, сеньор комиссар?
О, черт! Этого еще не хватало! Теперь неприятностей не оберешься.
— А какого хрена она там делает, эта Джоан Уайлдер?
— Говорит, что были захвачены бандитами в качестве заложниц. И требует отправить их в консульство.
— Так отправляйте скорее, черт вас возьми!
— Уже отправил, сеньор комиссар. На лодке. И дал взвод охраны. Сеньор Антонио опустил на минутку трубку, достал клетчатый платок и вытер пот, бисером выступивший на лбу.
— Хорошо, — ему стало немного легче. — И это все?
— Все, сеньор комиссар.
— А кто стрелял? Кто открыл пальбу? Что, эти две сеньоры, когда были в обмороке, или твой полоумный? — заорал он, уже не сдерживая гнева.
— Простите, но вы меня не поняли, сеньор комиссар. Я сказал, что нет живых. Крепость завалена трупами. Это люди из банды «Эстета», другие — в форме полиции. Но ни у кого не нашли ни одного документа. Думаю, сеньор комиссар, что это не наши. Во всяком случае, мои парни их не знают. Они перестреляли друг друга. Наверное, опять что-нибудь не поделили, уроды.
— Ну, а теперь все?
— Да, сеньор комиссар. Только еще одно. Вся крепость кишит крокодилами. Полный ров! И наверху, в специальном террариуме, тоже. Я как глянул в яму с проломанной решеткой, так чуть не грохнулся туда. Хорошо, что никто из парней не оступился. И хоронить было бы нечего. Одна тварь даже валялась на средней площадке. Как он туда забрался, ума не приложу. А…
— Ну хватит болтать! Американца ко мне, остальным все хорошенько осмотреть, и за работу. Да, не забудьте отдать распоряжение, чтобы трупы убрали… А вы тоже ко мне. Напишите отчет и доложите о деталях. Все.
Сеньор Антонио бросил трубку… Испортили праздник, сволочи. И убивают, убивают друг друга. Все им мало… Господи, теперь дома будет опять скандал, подумал он с тоской и подсел к столу. Выдвинул верхний ящик и достал книгу, которую ему сунула Карина. Как будто у него было время читать! На глянцевой обложке красовалась белокурая девица с «винчестером» в руках. «Приключения Анжелины», — прочитал он заглавие, перевернул книгу и задумался.
Гладко причесанная женщина с ямочками на щеках и скромной улыбкой пристально смотрела на него, как будто выражала сочувствие.
«Джоан Уайлдер, — гласила надпись под портретом. — Лучший романист года». Хм. Так вот она какая, любимая писательница Карины. Нет, такая приличная женщина не может быть авантюристкой!
В авантюристах сеньор Антонио знал толк.
***
Джоан застыла у амбразуры, сжимая в ладони маленькое сердце, которое подарил ей Джек в ТОТ вечер.
Слева громоздилась крепостная стена, а прямо перед ней сверкала огнями Картахена.
Элейн все еще лежала без сознания.
И вдруг Джоан услышала, как Элейн плачет. Громко. Почти навзрыд.
Огни перестали сверкать, крепость исчезла, она повернулась к Элейн…
За огромным письменным столом, с распухшим от слез носом, мокрыми глазами, сидела ее издатель Глория и громко сморкалась в необъятный мужской платок. Она смотрела на Джоан с восторгом и любопытством, как будто видела впервые.
Глория захлопнула рукопись и с любопытством уставилась на Джоан. Эта женщина была ей незнакома. Просветленное лицо с умело наложенной косметикой, делавшей ее глаза огромными голубыми озерами; тонко очерченный рот, с нежной улыбкой на розовых губах; золотая грива откинутых назад волос, тяжелой волной лежавшая на плечах и спине.