— Какие восхитительные птицы! — восторгался Корнелиус. — Таких нет, верно, больше ни в одной стране.
— Да, и поэтому-то они называются райскими птичками.
— Так вот она, знаменитая райская птичка…
— И мы не зря ими восхищаемся: они так же вкусны, как и красивы: они ведь питаются плодами мускатника. Гляди, как жадно смотрит на них Ури-Утаната. Он будет рад, если мы собьем парочку райских птиц и ему достанутся их перья.
— Перья? На что они ему?
— Об этом потом, а сейчас прицелься хорошенько.
Оба выстрелили. Две райские птички свалились с дерева и, кружась в воздухе, упали на землю, а остальные вспорхнули и улетели.
Корнелиус поднял упавших птиц и замер, любуясь их чудесным оперением.
Папуас, в восторге от сбитых голландцами птиц, схватил одну из них и тут же принялся ощипывать, бережно откладывая в сторону выдернутые перья.
— Для чего он это делает? — удивился Корнелиус.
— Из каждой из этих птиц он изготовит два или три чучела и продаст их китайцам, малайцам или европейцам.
— Как? Из каждой два или три чучела?
— Удивляться нечему. Перья райских птиц очень высоко ценятся богатыми китайцами, которые украшают ими свои парадные комнаты, а также европейцами и американцами, у которых они идут как украшения для женщин. Туземцы знают, что эти перья стоят очень дорого, и потому беспрестанно охотятся за райскими птичками. В результате эта порода птиц исчезает — так усердно туземцы истребляли их, а между тем райские птички водятся только на Новой Гвинее и на островах Ару.
В охоте папуасы очень ловки. Для того чтобы не испортить оперения райских птиц, они пускают в ход особые стрелы — очень тонкие тростниковые стрелы с глиняными наконечниками; они мечут их при помощи сарбаканов. Обычно, чтобы сбить райскую птичку, папуасы становятся под деревьями, куда слетаются на ночь эти птицы, и стреляют по ним при первых лучах восходящего солнца. Удар глиняного наконечника стрелы так силен, что оглушает птицу, и она валится вниз.
— Вот ловкачи!
— Да, ловкачи, и не только на охоте. Они не менее ловки при приготовлении чучел. Из одной птицы они умудряются сделать не одно, а два или три чучела, и таким образом из одной убитой птицы извлекают двойной или тройной доход. Кроме того, райские птицы линяют; папуасы поэтому в определенные времена года рыщут по лесам в поисках упавших перьев, тщательно собирают их и потом делают из них чучела. В самих чучелах они часто подменяют перья райских птиц перьями других птиц, и так ловко, что ни один знаток не отличит подделки. В этих проделках виноваты прежде всего сами европейцы: они-то всегда показывают туземцам пример недобросовестной торговли.
— А что получит Ури-Утаната за этих птичек?
— Какие-нибудь грошовые, но очень ценимые туземцами побрякушки или несколько бутылок водки. Торговля с туземцами тем и выгодна, что их продукты, высоко ценящиеся на европейских рынках, торговцы обменивают на грошовые изделия и таким образом здорово наживаются.
— Ну, это не дело…
— Хорошо, если бы европейцы честно вели торг, а то, не ограничиваясь этим, они попросту надувают туземцев.
— Теперь я понимаю, почему папуасы, и даже наш Ури-Утаната, не слишком любят белых.
— Да, они, может быть, отчасти и правы…
Пока Ван-Горн и Корнелиус беседовали, Ури-Утаната успел ощипать птиц и бережно завернул их перья в большой лист арека. Тогда птицами завладел Ван-Горн и искусно зажарил их над костром.
После вкусного завтрака все трое двинулись дальше в путь. Папуас, истинное дитя лесов, без всякого компаса, руководствуясь одним только инстинктом, уверенно шел к мускатной роще. Пройдя несколько километров, он остановился и указал своим спутникам куда-то вдаль.
— Мускатная роща, — сказал он, — находится за этим массивом. Ван-Горн поспешил передать Корнелиусу радостную новость.
— Так мы сейчас увидим и капитана и Ханса! — радостно воскликнул Корнелиус.
— Отсюда они должны услышать выстрел. Стреляй, Корнелиус, — предложил Ван-Горн.
— Да, да, — заторопился Корнелиус.
Он поднял ружье и выстрелил в воздух. Но и на этот раз никто из них не услышал ответного выстрела.
Ван-Горн и Корнелиус беспокойно переглянулись.
— Ничего! По-прежнему ничего… Голос Ван-Горна дрожал.
— Да где же они, наконец?
— Не понимаю.
— Может быть, они спят?
— Среди бела дня, все трое? Это невозможно! Скорее, они отправились искать нас. Пойдем быстрее, сейчас мы все узнаем.
Сгорая от нетерпения увидеться со своими друзьями или узнать, по крайней мере, не случилось ли с ними какой беды, Ван-Горн и Корнелиус уже не шли, а бежали к мускатной роще.
Вот и мускатники… Злосчастные охотники прекрасно узнавали местность, которую покинули только накануне, погнавшись за бабирусой.
— Их нет, — прошептал Корнелиус; в его голосе слышалось настоящее отчаяние. — Где их найти теперь? Что делать?
— Подожди, не может быть, чтобы они не оставили ничего, не уведомили нас, куда они отправились.
Ван-Горн нашел место, где накануне был раскинут лагерь голландцев. И сейчас там были видны прогоревшие угли костра, кусочки хлеба из саго, но ничего больше.
— Поищем крутом, — предложил Ван-Горн.
И все трое принялись шарить по всей поляне. Папуас, ушедший дальше других, вдруг вернулся бегом.
— Там, там, — кричал он, показывая на группу деревьев.
— Что там?
— Иди сюда.
Корнелиус и Ван-Горн подбежали к нему. Ури-Утаната повел их к шалашу, сплетенному из ветвей, у подножия громадного дерева. На примятой траве тут и там валялись остатки хлеба, расстрелянные патроны, оторванный рукав от куртки капитана, изорванная в клочья шляпа Лю-Ханга, а вокруг, в стволах деревьев, торчали стрелы, и на земле валялось сломанное копье.
— Что тут случилось? — спрашивал Корнелиус, не желая поверить своим глазам.
А между тем представившаяся им картина не оставляла никаких сомнений.
— Они убиты! Все: дядя, Ханс, Лю-Ханг… Корнелиус плакал.
— Сюда, сюда! — закричал в это время Ури-Утаната. Он увидел прикрепленный шипом к стволу дерева клочок бумаги. Бережно взяв его в руки и увидев на нем какие-то непонятные ему знаки, он поторопился передать его Корнелиусу.
— Читай! — кричал Ван-Горн.
Но Корнелиус не мог ничего прочесть, так дрожали у него руки. Наконец он овладел собой и прочел:
Ми взяты в плен дикарями. Они ведут нас к Дорга.
— Взяты в плен дикарями! — воскликнул Ван-Горн. — Но каким племенем? Живущим на побережье или внутри острова? Ури! — позвал он папуаса.
Но тот не услышал зова, поглощенный рассматриванием стрел, застрявших в стволах деревьев.
