вещи, заметно отличавшиеся от ненужного хлама. Что, например, делало здесь чучело белоснежного пушистого кота? Метте подошла к нему, присела на корточки, погладила, словно живого. Шерсть под рукой оказалась мягкой и шелковистой.
– Какой красавец! Зачем его убили? Только для того, чтобы убить?
В дальнем углу кучей были свалены чёрные черепки старых обгорелых тиглей. Ильзе решила среди них покопаться и, похоже, не зря – прямо под ноги ей выкатился шероховатый на ощупь стеклянный шар – довольно большой – с клубок шерсти или со снежок. Ильзе оттёрла с него пыль, но шар всё равно остался мутным, словно грязь запеклась внутри, а вся поверхность оказалась покрыта сетью глубоких трещин.
– Слушайте, очень интересная штука, чем-то он похож на твой компас.
– О, как же это мы про компас забыли!
– Точно!
Гийом достал голубой диск, сосредоточился и громко произнёс:
– На волю! Как нам выбраться на волю!?
Стрелка беспомощно закружилась, не дав ответа.
– Но хоть какой-то выход у нас есть?
Стрелка дёрнулась, и замерла, указав на Гийома.
– Выход у меня за спиной?
– Нет, она указала прямо на тебя. Гляди, теперь она показывает на Метте!
И сразу же стрелка рывком ткнула в сторону Андерса и Ильзе.
– Значит, выход всё же есть. Надо думать! Думать! Потому что, когда вернётся колдун, будет поздно.
– Давайте всё же испробуем шар? Шарик, миленький, помоги нам выбраться отсюда!
В глубине шара колыхнулись какие-то краски. Но очень, очень глубоко. Они метались глухими всполохами, не в силах прорваться к поверхности. Внезапно послышался звук лопнувшей струны, и трещины стремительно стали чернеть и углубляться.
– Он сейчас рассыплется! Андерс! Метте! Что делать? Что?
И, повинуясь непонятному наитию, Ильзе сорвала со своей руки оберег и стала натягивать его на шар.
– Что ты делаешь?! – Гийом рванулся остановить подругу, но было поздно. Оберег ,со всеми его ниточками, бусинками, монетками врастал в плоть шара. По поверхности побежали радужные разводы, послышался тихий гул, и трещины стали затягиваться, как бывает, когда пряха набрасывает свой покров. Стекло засияло зеркальным блеском, но оберег рассыпался в прах, словно его спалило огнём.
Гийом с ужасом глядел на кучку летучего пепла и обгорелые бусины.
– Вот что, – возьми и надень немедленно! – и он сдёрнул с запястья и протянул Ильзе свой оберег.
– Нет!
– Бери, не рассуждай!
– А как же ты сам?
– Я, если что, сумею выкрутиться. Да не волнуйся за меня, тётка меня всё же чему-то да выучила!
Слушайте, а ведь этот дом не всегда служил Эмиссару. Когда-то здесь жили обыкновенные люди, и построен был он обыкновенными людьми, для обыкновенной человеческой жизни. Эмиссар просто приспособил его для себя. А если мы отнесёмся к этому месту как к изменённому и искажённому пространству? Если попробуем залечить его дыры и трещины?
– Эк хватил! По-моему дверь вышибить, и то проще!
– Ты можешь предложить что-то ещё? Нет? Тогда хватит раздумий. Что у нас есть для ворожбы?
– Ничего у нас нет.
– У меня есть веретено! – Метте не расставалась со своим веретеном ни при каких обстоятельствах. – Но совсем нет пряжи.
Андерс порылся в карманах, досадуя, что у него ничего нет, и тут его взгляд упал на чучело кота. – Говорите, нет пряжи? А это чем вам не пряжа? – Он уже протянул руку, чтобы отщипнуть клок шерсти, но Метге закричала под руку:
– Как ты можешь! Так нельзя!
Гийом прижал к себе девочку, заглянул ей в глаза:
– Пойми, его никто уже не сможет воскресить. А нам надо спастись. Или ему лучше валяться среди хлама в этом чулане, год за годом, пыльным чучелом, на радость Эмиссару?
– Да если бы его спросили, если бы он мог ответить, я уверен, он не принял бы твоей жалости, он всё отдал бы, чтобы отомстить своим мучителям. Ты простишь нас, котяра? Я верю, я знаю, простишь. Ты с нами. Ты – часть нашего Круга. – И Андерс дрожащей рукой стал выщипывать белый шелковистый мех.
Метте, стараясь не глядеть на то, что осталось от кота, приладила пушистый ком на перевёрнутый стул, веретёнышко заплясало под быстрыми пальцами, наматывая тончайшую невесомую нить. Наконец Метте остановила веретено.
– Всё! Больше мне не успеть. – Оставшуюся пряжу она завернула в тряпицу и спрятала в карман. – Теперь постарайтесь настроить компас и шар, без них, боюсь, не справиться. Эх, жаль, нет здесь моих капурёшек! Я пробовала их позвать, но они или не могут сюда попасть, или боятся. Скорее всего боятся, потому что трещин в этих стенах столько!.. Каждый кирпич, каждая балка сплошь пронизаны трещинами, не знаю, каким чудом держатся.
Ребята встали в круг, подняв над головами руки ладонями вверх, так, будто в растопыренных пальцах лежали невидимые чаши. В правой руке Ильзе был шар, в правой руке Гийома – компас.
И тут одна крохотная, не больше вишнёвой косточки, капурёшка выплыла из стены. Пискнула. – Ах ты моя умница! Храбрая ты моя малышка! – Рядом возникли ещё несколько.
Самая большая была с майского жука, остальные – не больше первой, видно страх не позволил им вырасти чуть побольше. Они жались к Метге, словно ища у неё защиты.
Девочка протянула им нить. Капурёхи повеселели. Метте "загудела" песню, капурёхи полетели от стены к стене, как живые коклюшки. Компас и шар светились красным, яростным светом. Белые нити ложились на стены и потолок и буквально втягивались в трещины. Нити вибрировали, словно кто-то пытался спутать их и порвать, но капурёшки держали их крепко и упрямо клали "штопку".
Наконец, нити кончились. Да и ребята выбились из сил.
Увы, ничего не произошло. Да и чего можно было ожидать? Здесь, в самом гнезде Эмиссара?
– Я ещё попробую. Только отдохну чуть-чуть, и снова возьмусь за дело.
Метте достала припасённую шерсть, и тут вдруг откуда-то потянуло сквозняком. Огонёк заметался, кинулся к двери и, ярко вспыхнув, погас. Зато дверь, до сей поры запертая на секретные замки, щеколды и запоры, запечатанная страшным эмиссаровым заклятием, заскрипела и приотворилась. За дверью не было ни души. Только по стене, спеша забиться в щели, расползались рыжие усатые букашки.
– Куда теперь? Где здесь выход?
– А компас нам на что? Вперёд!
Скрипучая дверь. – Комната с узкими пыльными окнами сплошь заставленная тёмными шкафами. – Ещё одна дверь. – Мрачный коридор. – Зал с прокопчёнными сводами, стены увешаны линялыми гобеленами и звериными шкурами. – Снова коридор. – Что-то вроде прихожей. – И, наконец, тяжёлая, обитая чёрной кожей входная дверь. Дверь на волю.
И тут дверь распахнулась. На пороге, ухмыляясь, стоял Эмиссар.
– Куда вы так торопитесь, птенчики мои ненаглядные?
Он шёл прямо на них, и ребята, невольно, отступали. Через прихожую в коридор. Через зал. Через комнату со шкафами. Опомнились они лишь в чулане.
Эмиссар оглядел комнату. – Ах, так здесь поработала пряха? Ну что ж, сейчас поглядим, чьи нити крепче!
С этими словами он бухнулся на карачки и стал раздуваться, раздуваться, раздуваться. Изо рта, с
