— Да… да, именно так.
А Эрнандес в это время уже благодарил кого-то по телефону.
— Отлично. Да, это именно те данные, которые нам нужны. Большое вам спасибо, компаньеро.[3] — Он повесил трубку и вернулся на свое место.
— Итак, прошу нас простить за беспокойство, но, знаете, когда ведешь следствие, приходится причинять беспокойство людям, — начал прощаться Сарриа. — Дело в том, что один из бывших слуг Ансельмо Молины задержан в связи с воровством, и мы хотим поглубже изучить его прошлое, его связи, — солгал лейтенант и направился к выходу.
Консуэло Родригес и ее сын проводили их. Уже на улице Сарриа спросил, указывая на «Опель-58», стоявший перед домом на тротуаре:
— Это ваш автомобиль?
— Семейный, — ответил сын. — Им пользуюсь я… и мой брат, когда ему дают увольнительную.
— Мне кажется, я видел эту машину позавчера, примерно в половине двенадцатого ночи, на бульваре Прадо. Я запомнил, потому что ехал по улице Сан-Рафаэль и вынужден был резко затормозить, чтобы пропустить эту машину, — снова солгал следователь.
— Сожалею, что приходится возражать вам, — с любезной улыбкой ответил Хосе-Рамон, — но в тот вечер я не выходил из дома. Мама себя плохо чувствует, и я здесь за ней ухаживаю.
— В таком случае я, должно быть, обознался и…
— Ага! — что-то вспомнив, оборвал его Хосе-Рамон. — Как раз в то время, о котором вы упоминали, нам позвонил врач и поинтересовался состоянием ее здоровья. Не правда ли, он позвонил примерно в половине двенадцатого, мама?
— Да, шын мой, именно так. И он еще отменил инъекцию, когда ужнал, что я чувштвую шебя гораждо лучше… Это было для меня большим облегчением.
— Теперь я хорошо припомнил, — продолжал лгать Сарриа, — тот автомобиль был потемнее и без никелированных полос на дверцах. Ладно, еще раз прошу извинить нас за беспокойство.
— Ну что вы, какое там беспокойство, — запротестовал Хосе-Рамон. — Мы всегда рады помочь властям.
— Приятно слышать, — сказал лейтенант, усаживаясь за руль своего «шевроле».
Эрнандес захлопнул дверцу, и машина с урчанием тронулась с места. На ближайшем углу она свернула вправо.
— Что ты выяснил насчет учительницы?
— Ее легко нашли. В Старой Гаване она уже не работает. Сейчас преподает в начальной школе здесь же, на Ведадо, углу Четвертой и Тринадцатой улиц.
ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНАЯ ПОДРОБНОСТЬ
Не прошло и десяти минут после того, как двое следователей явились в дирекцию школы, как они уже беседовали с высокой чернокожей женщиной. За ее добродушным выражением лица угадывалась определенная твердость характера; сочетание этих двух качеств наверняка помогало ей быть отличной учительницей младших классов.
— Я работала у них до той поры, когда «сеньора» увезла девочку за границу; это случилось за полгода до того, как они навсегда оставили свой дом и страну. — Сказав это, учительница на миг опустила голову, затем продолжила: — Отъезд девочки потряс меня. Я ее любила, да и она меня тоже — ведь почти с самого своего рождения она была под моим попечением и несравненно больше времени проводила со мной, чем со своей матерью.
— Так что хозяева к вам относились с полным доверием, — вроде бы спросил Сарриа, показывая своим тоном, что ответ ему вполне ясен.
— Да, если вы называете доверием, когда тебя считают хорошей наседкой, нанятой для высиживания их цыпленка. Так или иначе, но это «доверие» постепенно стало таять после победы революции. Социальные перемены начали отражаться и на нас. Я имею в виду служащих — «слуг», как нас пренебрежительно называли. Каждый день хозяева выражали недоверие больше чем половине прислуги и даже увольняли одного за другим. Мой черед настал, когда увезли девочку; но я знаю, что на меня и так уже смотрели косо, так что причину для увольнения нашли бы все равно.
— У вас был ключ от детской?
— Ключ? Нет, эта комната никогда не закрывалась. Как, пожалуй, и почти все остальные.
— А у кого из служащих были ключи?
— Ну, если мне не изменяет память, какие-то ключи бы ли у Андреса. Дело в том, что он был нечто вроде старшего над нами; однако его первым и уволили — он открыто выражал свою симпатию к революции.
— А как его фамилия?
— Гарсиа, Андрес Гарсиа.
— И вы знаете, где он живет?
— Видите ли, точного адреса не знаю, но слышала, что он живет где-то в районе кинотеатра «Синеситок», он несколько раз сам об этом упоминал.
— А известно ли вам что-нибудь о других служащих?
— По существу, нет. Я помню имена некоторых из них и, быть может, районы, в которых они раньше проживали, но свежих данных у меня нет.
— Это может нам помочь.
— Но если вам нужны такие данные, думаю, что Андрес сможет их предоставить. В его обязанности входило интересоваться нашими личными делами, когда мы заболевали или что-нибудь с нами приключалось. Он говорил, что мы и сами должны помогать друг другу. Эти его идеи мало беспокоили наших хозяев, пока не пришла революция. Тогда они стали бояться всего, что пахло объединением их служащих в какую-то организацию. Думаю, именно это послужило одной из основных причин увольнения Андреса.
— Послушайте, а что вы можете сказать по поводу сеньоры Консуэло Родригес де Молина и ее двух сыновей — Альберто и Хосе-Рамона? Вы их знаете?
— Да, наглядно. Ведь они время от времени приходили туда в гости. Но не знаю, что именно вас интересует…
— Каковы были их отношения с семейством Молина на Мирамаре?
— Как вам сказать, внешне хорошие, хотя мы знали, что Ансельмо не слишком высокого мнения о них.
— А они об Ансельмо?
— Думаю, что да. По крайней мере, Консуэло была очень заинтересована в том, чтобы совместно вести дела. Об Альберто ничего особенного припомнить не могу, а вот второй сын, Хосе-Рамон, стремился подражать каждому жесту своего двоюродного брата Рейнальдо.
— Они были одного возраста?
— Нет, какое там! Рейнальдо был старше лет на шесть. Судите сами: когда он заявился на Хирон, ему было примерно двадцать два, а Хосе-Рамон тогда еще не…
Сарриа и Эрнандес переглянулись. Всплыла очень интересная подробность. Лейтенант перебил Хулию:
— Вы говорите, Рейнальдо Молина участвовал в интервенции наемников на Плайя-Хирон?
— Конечно. Я думала, вы знаете. Этот молокосос явился «освобождать» нас.
— А откуда вы это узнали?
— От того же Андреса. Я встретила его, и он мне рассказал. Андрее тогда был в отряде милисьяно и участвовал в сражении. А потом его назначили охранять наемников, которые находились у нас в заключении, пока мы их не обменяли на продукты детского питания. Он сам и рассказал.
