Перепуганный Ламдо сообщил, что вчера его допрашивали в воеводской избе, добиваясь, откуда в тундру приехал русский человек. Ламдо подтвердил Семену, что про обмен никто не знает. Ему велели собрать шкурки Семена и принести в воеводскую избу. Ламдо сделал это, думая, что шкурки передадут Семену. Ламдо только не сказал, что приложил и свои шкурки, надеясь таким путем подарить их русскому другу. Он думал, что, когда увидит Семена, шкурки будут ему уже переданы. Ламдо страшно удивился, узнав, что это не так.
Семен ему сказал:
— Ламдо должен сделать, как я скажу. Собери скорее свой чум и уезжай отсюда как можно дальше. Не послушаешься, с тобой поступят так же, как со мной. В тундре они тебя не найдут. А про меня расскажи людям тундры, что с воеводой я как-нибудь договорюсь. Помочь мне они уже не смогут.
Ламдо запротестовал: люди тундры любят Семена, их очень много, они все придут в Обдорск и заставят воеводу выпустить Семена.
— Нет, — ответил Семен, — я никому здесь ничего плохого не сделал — это поймут и отпустят меня. Мне помогут добраться до Белого моря. Если люди из тундры станут помогать мне, только рассердят воеводу. Уезжай, Ламдо, отсюда поскорее. Поблагодари от меня всех людей в тундре.
Прощаясь, Ламдо заплакал, — он очень любил своего русского друга. Но он его послушался, и хорошо сделал. Ламдо всем рассказал про то, что случилось с Семеном. И долго еще в тундре рассказывали о русском, который умел все делать, был честным и всем помогал, а воевода посадил за это русского в подвал.
Через несколько дней Семена вывели во двор. Здесь уже собрали несколько десятков человек. Многие были клеймеными, а на некоторых звенели цепи. Выведя под охраной на улицу, всех рассадили на нарты. Узнать от стражников, куда их повезут, не удалось очевидно, стражники сами не знали этого.
Караван двинулся в путь. Ночевали в зимушках, где было грязно и дымно. Следя ночью за звездами, Семен видел, что их везут в ту сторону, откуда дует шелонник[44], но куда именно, понять, конечно, не мог.
Вскоре дорога пошла густыми лесами. В большом селении оленей заменили лошадьми, а нарты — розвальнями. Здесь к ним присоединили еще несколько партий клейменых и закованных людей. И эти люди тоже не знали, куда их везут. Несколько позже откуда-то пошел слух, что гонят «строить город». Что это за город и где находится, никто не знал. Семен сперва думал о побеге, но, понимая, что приближается к Белому морю, решил с этим делом повременить.
Часто по ночам слышался вой волков. Однажды к ночи стая волков гналась за ними, и голодных зверей отогнали лишь горящими ветками.
Санный путь продолжался весь остаток зимы. Наконец начало пригревать солнце, а с юга потянули перелетные птицы. В разгар весенней распутицы, когда пришлось оставить телеги, добрались до большого города, в котором было много церквей. Многие тягот пути не выдержали. Живые, несмотря на то, что трудно было копать еще не оттаявшую землю, каждого умершего зарывали как можно глубже, чтобы уберечь от диких зверей. Над могилами ставили кресты.
Всем оставшимся в живых дали отдохнуть, подкормили и погнали дальше. И опять заговорили, что людей гонят «строить город».
Наконец выбрались на гряду холмов, откуда увидели широкий водный простор. Кто-то узнал, что озеро называется Онежским. В памяти Семена сразу возникли все события, происшедшие во время похода Петра через сузёмок, — тогда войско вышло на северный берег озера, теперь же Семен попал на южный. Молодой помор подумал, не пора ли ему бежать.
Не успел Семен прийти к какому-либо решению, как всех рассадили по баркасам. Людям сказали, что гонят их «строить новый город на Неве». Вскоре доплыли до истока большой реки, которую называли Свирью. По Свири спускались трое суток и снова выплыли в большое озеро, противоположного берега которого не было видно. Это озеро называлось Ладожским. Семен вспомнил, что видел его на карте Корчмина. О побеге он уже не думал: «новый город» возбуждал его любопытство.
Плавание по Ладожскому озеру было тяжелым: налетела буря, и часть баркасов перевернуло, — большинству людей удалось выплыть, закованные же сразу пошли на дно.
Наконец приплыли к Неве. Река эта тоже была обозначена на карте Корчмина. У ее истока стояла на небольшом острове поврежденная бомбардировкой крепость. Людей сопровождали петровские солдаты. Один из них рассказал, как осенью позапрошлого года крепость эту, именовавшуюся свеями Нотебург, брали штурмом. «Зело крепок был сей орешек», — повторял солдат слова, сказанные после взятия Нотебурга Петром.
Баркасы поплыли вниз по течению. Река расширялась. В устье речки Охты стояли развалины Ниеншанца, Солдат рассказал, что эту крепость брать было уже не так трудно.
Вскоре берега еще больше разошлись, стали ниже, заболоченная местность подходила к самой воде. Кое-где стояли убогие деревянные домики. Моросил дождик. «Гнилое место», — подумал Семен.
Баркасы пристали к искусственно насыпанному берегу. Слева, над валами возводимой земляной крепости, поднимался высокий шпиль. В глубине были видны низкие дома. Все это и называлось тогда Санкт-Питер-Бурхом — городом, заложенным меньше года назад по велению Петра.
4
Людей повели в глубь Градского острова. Солнце садилось в багровой дымке. Шпиль деревянной церкви вонзался остроконечным силуэтом прямо в низкие облака. Люди не понимали — креститься им или нет на это сооружение. Впоследствии Семен узнал, что собор построен в «голландском вкусе», который так нравился царю.
Людей провели немного по деревянному настилу, затем по узким мосточкам, наконец по вязкой тропе среди мохового перелеска, — это были первые улицы нового города.
Вскоре добрались до землянок, которые, словно грибы, пытались вылезти из земли. Все кругом в наступивших сумерках казалось особенно мрачным и сырым.
Семен попал в артель к тем, кто еще раньше был пригнан с севера. Его предупредили далеко от дома не отходить, во всяком случае в одиночку не забираться за тын, который на протяжении нескольких верст тянулся по проложенной поперек острова просеке. Дальше начиналась «чужая земля», где могли встретиться неприятельские лазутчики, добывавшие языка. Кроме того, зимой там бегали волки; Семену рассказали про попа, которого изголодавшаяся стая волков растерзала на самой просеке вместе с лошадью.
На следующее утро вновь пригнанных первый раз повели на работу. Они прошли под конвоем солдат вдоль берега, укрепленного сваями; отсюда по мосту — на небольшой остров, называвшийся в старину Заячьим, где под шпилем собора насыпались валы крепости. Остров был разделен на две части каналом, вдоль которого стояли небольшие каменные дома.
