— И тогда? — спросил я. — Что произошло тогда?
— Тогда, — повторил натуралист. — Пьер Лезо дал орангутангу урок послушания. Он привязал животное к стволу дерева около илистого берега… Да, около илистого, вонючего, вязкого берега, пахнущего болотом, а сам растянулся на веранде своего бунгало с винчестером на коленях.
Орангутанг плакал, а Лезо смеялся. Орангутанг не переставал рыдать. Затем он закричал от ужаса. Кусок грязи пришел в движение, и большая обезьяна испугалась, очень испугалась. Вам знаком холодный взгляд крокодила? Это лед. Это взгляд акулы-людоеда. Ни у какого другого животного нет такого холодного взгляда. Акула? Нет! У акулы воинственный взгляд. Крокодил не воюет Он ждет, когда к нему придут все козыри. Это — демон. Обезьяна, которую привязал Лезо, привлекла этого отвратительного гада, орангутанг имел глупость своим хныканьем дать ему понять, что он целиком во власти рептилии. Вы понимаете?
Крокодил ждал в течение часа, двух, трех часов. Он опасался ловушки. Лезо, со своей стороны, выжидал тоже. Он показывал обезьяне, какие они злые, эти типы, которые приезжают из Парижа за деньгами.
Крокодил сбросил с себя ил, чтобы лучше видеть, и орангутанг отчаянно завизжал, прося Пьера спасти его. Он орал изо всех сил. Он плакал, говоря, что научится чему угодно, но Лезо улыбался и не двигался. Дьявол был этот Лезо!
Крокодил вылез из тины и посмотрел на обезьяну, и обезьяна затряслась всеми своими членами. Мне так рассказывал Лезо. Он сказал, что обезьяна покрыла его ругательствами, когда крокодил смахнул с глаз воду и вылез на берег. Его холодный взгляд гипнотизировал орангутанга. Он визжал и умолял Лезо на своем обезьяньем жаргоне, и это придавало крокодилу смелости. Он бросился к дереву. Но Пьер давно ждал этого момента и быстро вскинул ружье. Пуля попала крокодилу в глаз, и он с тяжелым плеском упал в зловонную тину.
Вы видите, что за человек это был?
…На другой день, когда я приехал к нему, он все мне рассказал и долго смеялся. Орангутанг так боялся, что Лезо снова подвергнет его этой пытке, что суетился вокруг меня, делая и показывая все, чему был обучен. Боже, как она боялась, эта обезьяна! Готов держать пари, что ночью ей снился ледяной глаз крокодила. Каждый раз, когда Лезо смотрел на нее, по шкуре животного пробегала дрожь. Она дрожала так, будто у нее после долгой болезни наступил кризис. Она плакала как ребенок. Крокодил подстерегал ее три часа. Вы понимаете?
— Посмотрите на него, — кричал француз. — Он больше не капризничает! Я его обуздал! Сюда, — тявкнул Лезо, обращаясь к орангутангу. — Принеси мне бутылку!
И надо было видеть, как обезьяна бросилась ее искать! Она побежала так, будто для нее это был вопрос жизни или смерти, и мне кажется, что именно такая мысль и была у нее. А Лезо корчился от смеха. Он клялся, что взгляд крокодила — лучшая в мире плеть, которая делает обезьяну послушной.
— На следующей неделе я повезу ее в Сингапур, — паясничал Лезо, — там сяду на пароход до Коломбо, затем морским почтово-пассажирским до Парижа. Пять тысяч франков в неделю! Вы прочтете обо мне. Да! Вы прочтете много интересного о Пьере Лезо, пардон, профессоре Пьере Лезо и его ученом орангутанге…
Шрайбер сделал паузу в своем рассказе. Ветер, прилетевший с Целебесского моря, качнул листья пальм с громовым шумом, как будто впереди продирался сквозь лес полк кирасир. Ветер медленно умирал, оставляя место той особой атмосфере ожидания, которая царапает нервы. Казалось, ночь напрягает слух, чтобы подстеречь нечто, и знает, что это нечто не замедлит явиться.
— Продолжайте, — с нетерпением попросил я. — Рассказывайте, что было дальние?
— Через четыре дня после этого вечера, — спокойно сказал Шрайбер, — я спустился на лодке по реке Самарахан. Когда добрался до бунгало Лезо, я позвал его, но не получил ответа. «Наверное, он в лесу, — сказал я себе, — пойду-ка к нему в дом и дождусь его». Было чертовски жарко — Самарахан не дачное место. Нет! Совсем не дачное…
Знакомо ли вам такое чувство, что тишина может быть слишком тихой? Иногда в джунглях я чувствую покой, который наводит на подозрения. Именно такое ощущение было у меня сегодня вечером, когда из клетки выскользнула змея. Часто в лесу это спокойствие душит треск цикад и, кажется, мешает шевельнуться травинке. Да! Каждый раз, когда я чувствую эту тишину, я настораживаюсь. Я не боюсь, но знаю, что другие создания, которые чувствуют такие вещи несоизмеримо тоньше, чем я, очень напуганы. Для меня это сигнал! Именно тишину такого рода я встретил, когда шел по аллее, ведущей к бунгало Лезо. Она касалась меня тысячами холодных рук. У меня нет воображения, но в джунглях кончают тем, что кожа начинает чувствовать, видеть, слышать. И в тот момент моя кожа работала сверхурочно… Она что-то говорила моему сознанию, но мозг не мог ничего понять.
Буквально на кончиках пальцев я пересек заросли манговых деревьев в конце аллеи. Почему? Ч не знаю, но тем к менее шел на цыпочках. Я был накануне какого-то открытия. Я остановился, скользнул взглядом сквозь ветви и что-то увидел. Да, увидел нечто такое, что заставило меня попытаться понять новость, которую кожа силилась мне сообщить. Знал и не знал. Вы понимаете? Я подумал о том, что Лезо сделал с орангутангом, которого он привязал к дереву и заставил пережить дикий ужас под леденящим взглядом крокодила. Вороша эти мысли, насторожившись, я смотрел на веранду бунгало. Мне показалось, что я вижу обезьяну, привязанную к дереву, и крокодила, смотревшего на нее из тины и затем… Мысль озарила меня, как молния. Мне показалось, что на голову свалился мешок с песком.
В течение трех минут я не мог двинуться с места. Затем нетвердой походкой направился к веранде. Знаете ли вы, что там было? Большой красивый орангутанг теребил ружье француза и плакал, как человек.
— Где Лезо? — закричал я. — Где он?
Орангутанг одним махом вскочил и, посмотрел на меня, как будто он понимал все мои слова. Ноги у меня стали дряблыми. Я думал, что вижу сон. Эта тишина, плачущая обезьяна и какое-то чувство, которое говорило мне, что не слишком хорошо учить многому животное.
— Лезо, где ты? — еще раз закричал я. — Покажись, где ты!
Орангутанг вытер слезы, прикоснулся ко мне толстой волосатой лапой и направился, волоча ноги, к топкому берегу, где его привязывал француз, чтобы дать урок послушания.
У меня закружилась голова. Эта атмосфера выворачивала все мои чувства наизнанку. Я знал, что произошло. Да, я знал! Мое сознание собрало все, все детали воедино, как кусочки головоломки. Я знал, что сделал Лезо с этим животным. Мне была знакома способность орангутанга к имитации, и я знал, что Пьер часто бывал пьян.
