заняться было нечем.
— Ждите! — распорядился я, а сам поднялся на крыльцо, заглянул в дверь и обратился к скучавшему у входа вышибале: — На пару слов, уважаемый!
Тот смерил меня насмешливым взглядом, хрустнул костяшками и вышел на улицу.
— Ну?
— Мы под Баженом ходим… — начал было я, но меня немедленно перебили:
— Да знаю я! Чего хотел?
Я указал на Цыпу.
— Малец у вас на посылках крутится. Обидели его.
Вышибала посмотрел на мальчишку, перевёл взгляд на меня и спросил:
— Где обидели?
Цыпа немедленно указал на ближайший переулок, глухой и тёмный.
— Туда затащить хотел! — выпалил он и зачастил: — Ухо вывелнул и глаз подбил! И алтын с деньгой…
— Умолкни! — потребовал вышибала и обратился ко мне: — Мы — здесь. Переулок — там. До того, что в нём творится, мне дела нет. Усёк?
— Значит, если мы в том переулке…
— Нет-нет-нет! — покачал толстым пальцем вышибала. — Наших гостей обижать нельзя! Вот когда прокутит все денежки и уйдёт, делайте с ним что хотите. Но — на свой страх и риск.
Отшили меня яснее некуда, и я решил зайти с другой стороны.
— А на кой ждать, пока он всё спустит? А если пойдёт в другое место гулять? Нам не кошелёк его нужен, нам расквитаться надо. Кошелёк себе оставляйте.
В глазах громилы появился интерес.
— Даже так?
— Алтын и деньга! — пискнул Цыпа.
Я указал на него и подтвердил:
— С вас алтын и деньга! Больше нам в любом случае не достанется, даже если Бажену нажалуемся. Он отступные себе за труды оставит, только время зря потеряем.
— И кошель не возьмёте? — усмехнулся вышибала.
— Я чужого не беру. Это все знают.
Громила хохотнул.
— Тебя, блаженный, и вправду все знают! А они? — указал он на мелких. — Тоже чужого не берут?
— А они со мной.
Вышибала какое-то время пялился на меня, затем прищёлкнул пальцами.
— Цыпа, подойди! Покажи-ка мне того злыдня.
Малец мигом взбежал на крыльцо и прямо от двери указал на худощавого типа, собачившегося с буфетчиком. Лица я не разглядел, зато сразу приметил сдвинутую на затылок матросскую шапочку с помпоном.
— Уверен? — уточнил вышибала.
— Да он это! — пискнул Цыпа. — Гадом буду, если не он!
Громила потрепал мальца по макушке и выставил за дверь.
— Жди! — сказал он мне и куда-то утопал.
Мы на всеобщем обозрении маячить не стали и спустились с крыльца. Пусть нужники и располагались на заднем дворе, но мало ли кого на улицу вынесет? Пьяные вечно чудят, и далеко не всегда по-доброму, а здесь, поговаривали, гости ещё и дурман-траву покуривают. Пьяный и обкурившийся — вообще мрак.
Впрочем, очень скоро вышибала вернулся в компании молодчика не столь мощного сложения, зато куда более резкого.
— Сейчас выведем матросика освежиться, — взял тот быка за рога, — как он окажется в переулке — твоя забота, но перед кабаком его бить не моги! На улице его не трогайте! Усёк?
— Усёк, — кивнул я. — Не трону.
— И чтоб без смертоубийства.
— Само собой.
— Кошель нам принесёшь.
— Не-не-не! — пошёл я в отказ. — Кошель мы вообще трогать не будем. Земля чужая, нам тут разбойничать не с руки. Вырубить — вырубим. На этом всё. Дальше вы сами.
Вышибалы переглянулись, живчик кивнул.
— Идёт!
Они скрылись внутри, и я заподозрил, что подвыпивший матросик попросту всех достал, вот от него и решили избавиться.
Мелкая осталась на улице, а мы с Цыпой зашли в пропахший мочой и чем похуже проход между высоченным забором и стеной соседнего дома.
— Встань подальше! — сказал мальчишке и со штакетиной в руке укрылся в глубокой дверной нише чёрного хода, стал ждать.
Вскоре от «Хромой кобылы» донеслись пьяные крики и ругань, но долго перебранка не продлилась, очень быстро наступила тишина. Следом тоненько захихикала Мелкая, в переулке стало самую малость темнее, послышались шаги, а дальше девчонка ойкнула от боли, и я не стал больше тянуть и шагнул из ниши с заранее занесённой для удара штакетиной. Глаза давно успели привыкнуть к полумраку, вот и врезал точнёхонько по затылку матросика резким боковым махом; помпон ему не помог.
Негромко стукнуло, выпивоха рухнул на землю, да так и замер неподвижно, добавлять не пришлось.
— Живо на шухер! — шикнул я на потиравшую зад Мелкую, а сам опустился на корточки и принялся обшаривать матросика.
Только откинул полу жилета и сразу углядел привязанный к ремню кошель. Изучил замысловатый морской узел, распустил его и сказал:
— Цыпа, хватай монету!
У мальчишки округлились глаза.
— Но ты же…
— Ты — не я! Он тебе глаз подбил, рубаху порвал? Вот и бери!
Среди серебряных монет в распущенном кошеле желтела золотая пятёрка, и Цыпа конечно же нацелился именно на неё, пришлось его одёрнуть:
— Полтинник хватай, бестолочь!
Рядом тут же очутилась Мелкая.
— А меня он за задницу ущипнул! Точно синяк останется! Показать?
Я на глаз оценил содержимое кошеля и скомандовал:
— Бери четвертак и пятиалтынный.
После затянул морской узел, выпрямился и отвесил подзатыльник Цыпе, который не нашёл ничего лучше, чем сунуть крупную серебряную монету себе за щеку.
— Выплюнь, дурень! Мелкая, давай сюда!
Прятать монеты в одежде я не стал, просто вдавил их пальцем в грязь и сказал:
— Место запоминайте! Рядом с подгнившей доской!
После толчком направил девчонку на выход из переулка, следом потянул Цыпу. Тот упёрся.
— Дай доской вдалю! Ногу сломаю, пусть хломает!
— Забудь! — рыкнул я и перебросил штакетину через забор. — Уходим!
Не уследил за Мелкой, и та пнула матросика между ног, а оттащил её — и упустил Цыпу. Послышалось журчание, я выругался и возвращаться за мальчишкой не стал, вышел из переулка на улицу. И без того уже замешкались — к нам спешил живчик.
— Ну? — хмуро глянул он на меня.
— Порядок, — отозвался я.
— У крыльца подождите.
Мы двинулись к парадному входу в «Хромую кобылу», и тотчас нас нагнал звонкий шлепок, а миг спустя из переулка вылетел Цыпа. Пусть мальцу и отвесили леща, улыбка у него была до ушей. Побежал к нам, на ходу затягивая завязки штанов.
— Долго вы, — пробурчал вышибала. — Вырубить не могли?
Я покачал
